Окутанная сетями родных звуков, Уара позабыла о хозяине. Ее глотка начала судорожно трепетать, затем из нее вырвался приглушенный звук, за которым последовало резкое ворчанье.
Сторож проснулся. Проснулся и Прюдом и кинулся на веранду. Перед ним стояла иная, незнакомая ему львица. Казалось, она выросла за эти несколько часов. Уара трепетала. Ее задние лапы словно искали точку опоры для решительного прыжка. Передние лапы то резко поднимались, то мягко опускались, словно она ступала по колючим зарослям. Уара не замечала ни хозяина, ласково звавшего ее по имени, ни балюстрады, ни презренной веревки. Ее взор был прикован к чернеющей опушке леса.
Все более властно звучал голос львов. Они готовы были вступить в кровавую битву из-за львицы и меряли друг друга взглядом, то припадая к земле, то подпрыгивая в волнах кустарника. Они призывали Уару повиноваться извечному долгу львицы и снова признать над собой древний закон джунглей, который она нарушила, покорившись человеку. Казалось, джунгли напряженно ждали развязки драмы львиной любви.
— Ну, в чем дело, Уара?
Властно упал голос Прюдома. Его руки опустились на загривок львицы. Словно пробудившись от сна, Уара быстро повернула голову. В полумгле веранды ее глаза вспыхнули зеленоватым огнем. Она увидала своего хозяина. Мощная фигура зверя медленно склонилась перед человеком. Уара легла у ног хозяина. Хвост ее был напряженно выпрямлен, вытянутые передние лапы сложены.
— Сторож! — зычно крикнул Прюдом.
— Я здесь, хозяин. — Силуэт чернокожего четко выступил на фоне залитого луной двора.
— Что случилось? Приходил кто-нибудь?
— Никого нет, хозяин. Это просто львы. Они зовут Уару. Разрази меня гром, если она не слушает этих мерзавцев!
Прюдом сбегал в спальню, схватил ружье, стоявшее наготове заряженным, и, подбежав к балюстраде, прицелился в сторону львиного рева. Прогремел выстрел. Пуля со свистом пронизала лунную мглу. Долго перекатывало эхо рокочущие отзвуки по долине.
Ворчание смолкло. Но лишь на мгновение. Снова полились львиные рулады. Внезапно львица вскочила на ноги и метнулась в сторону хозяина, натянув веревку. Прюдом наклонился над ней и ласково почесал ей возле глаз, подбородок и основание хвоста.
— Ну, будет тебе, Уара, ложись.
Львица лизала босые ноги хозяина.
Потом она повалилась на спину, задрала все четыре лапы и дала погладить себя по животу.
А между тем на фоне клубящихся джунглей истаивали смутные движущиеся силуэты. Последние вопли долетали до человеческого жилья, и в них звучала угроза и гнев отвергнутой любви…
Клетка — три кубических метра, наклонный пол, потолок на высоте поднятой руки, грязно-желтые стены, мощные железные прутья. За решоткой, уткнув голову в лапы, неподвижно лежит поджарая львица. Это Уара. Как попала она сюда?
На четвертый год своего пребывания в африканских дебрях Прюдом начал испытывать приступы острой тоски по родине, по культурной жизни. Негры бобо и любимые звери перестали развлекать его. Научная работа как-то не клеилась. Все чаще в его воображении вставали залитые огнями улицы Парижа, бородатые серьезные лица профессоров, аудитории Сорбонны. А тут еще пришло письмо от той, которую все эти три года он напрасно силился забыть: от худенькой гибкой женщины с движениями кошки и душными, как тропическая ночь, глазами. Она была его невестой, но внезапно порвала с ним и с наукой, которой так увлекалась, и вышла замуж за богатого рантье, обладателя приморской виллы, покладистого нрава и круглого брюшка под вырезной жилеткой. Измена невесты и была отчасти причиной внезапного разрыва Прюдома с культурным миром и его бегства в Африку.
Теперь Генриетта писала, что развелась со своим рантье, который наскучил ей до тошноты. Она снова свободна и жаждет отдаться научной работе. Она давно поняла, что любила одного Прюдома. И если он…
Письмо это прозвучало как властный призыв из другого мира. Прюдом спешно сложил свои вещи, поселил в бунгало чернокожих слуг и двинулся в Алжир, захватив с собой Уару. В Алжире он расстался с Уарой, подарив ее своему приятелю, колониальному чиновнику. Нечего было и думать везти зверя в Париж.
