Всемирный следопыт, 1929 № 01 - страница 43

УТОЧКА

Рассказ-быль П. Казанского　

Рисунки худ. В. Щеглова

Летом горожанина тянет прочь из города. Куда-нибудь, где яркое солнце, чистый воздух, где красиво и необычно. Москвича тянет в Крым, на Кавказ, на Волгу. Сибиряка тянет на Алтай. Потянуло и Петра Иваныча Перепелкина, счетовода в одном из новосибирских «торгов». Кое-как сбился, очистил к лету сотняжку. Получил разрешение продлить законный двухнедельный отпуск еще на две недели «без сохранения содержания». С такими ресурсами далеко не заедешь.

Однако далеко заезжать и не потребовалось: Агничка уехала в Манжерок, стало быть, и Петр Иваныч едет туда же. Агничка — учительница, значит, у нее целых два месяца свободных. У Петра Иваныча — всего один. Но… горы, тропинки, скалы, Катунь… Неужели не хватит месяца, чтобы в такой обстановке довести дело с Агничкой до благополучного конца? Отдых отдыхом, но дела сердечные, пожалуй, поважнее, тем более, что в Новосибирске Агничка не очень-то обращала внимание на Петра Иваныча. Серенький он, обыкновенный, а Агничке хочется героя не героя, но чего-нибудь этакого… замечательного.

И в самой потаенной извилине мозга у Петра Иваныча почти незаметно для него самого сидела робкая надежда на случай. Горы… Мало ли что может в горах случиться! И вдруг он, Петр Иваныч, спасает кого-нибудь (конечно, лучше всего самое Агничку) от какой-нибудь горной опасности. Спасает, рискуя жизнью и, во всяком случае, выказывая чудеса ловкости, — на манер Гарри Пиля. И тогда… о, тогда…

Поплыли мимо красавца-парохода однообразные берега широкой мутной Оби. Промелькнули Камень, Барнаул. К концу третьих суток Петр Иваныч вместе со всеми пассажирами шарахнулся к правому борту — смотреть, как из-за поросшего кустами мыска широкой струей выходит мутная белесоватая Катунь навстречу синей прозрачной Бии и как их воды, клубами врываясь одна в другую, ведут борьбу за первенство. Ни та, ни другая одолеть не может: равны силы у сестер-соперниц. Постепенно смешиваются их воды, теряется граница; но еще на шестьдесят километров ниже слияния заметно, что у правого берега Оби вода прозрачнее, у левого — мутнее. Справа пришла Бия, слева — Катунь. Вместе — Обь составили.

Посмотрел Петр Иваныч на борьбу бийской и катунской воды, на далекие синие силуэты передовых гор на горизонте; выслушал громогласные пояснения случившегося на пароходе алтаеведа.

Узнал, что подлинные алтайские названия Бии и Катуни — «Бий» и «Катын», (по-русски — «Начальник» и «Хозяйка») и что, стало быть, алтайцы представляют себе их слияние в образе супружества.

А затем пришлось складывать и увязывать вещи: через час пароход причалил к Бийску — конечному пункту пароходного движения. От Бийска до Манжерока сто десять километров колесной дороги. Ямщика Петр Иваныч нашел недорогого, дорога гладкая, пыль ветерком в сторону относит, — не езда, а удовольствие!

В самом Бийске Петр Иваныч переплыл на перевозе Бию; через пятнадцать километров увидел Катунь; еще через двадцать — и через Катунь переправился у первых нависших над перевозом скал. За Катунью дорога лугами и пашнями через большие богатые села. Ближе и ближе придвигаются к Катуни сопки, выше и круче встают они. За длиннейшим селом Ай, вытянувшимся между сопками и Катунью, совсем сузилась Катунская долина, лесом поросла. Немного выше Ая перевоз перекинул Петра Иваныча обратно через Катунь, на землю автономной Ойротии.

Еще двадцать километров красивой горной долиной, с шумной Катунью посередине, с цветистыми лугами и веселыми березняками, с откосами и скалистыми обрывами гор, и вот — тенистый сосновый бор и посреди него Манжерок.

Не высоки у Манжерока горы — не выходят из пределов леса. Как почти везде на Алтае, их северные, теневые склоны поросли лесом и гигантскими, метра в два-три вышиной, травами, а южные, солнечные склоны почти безлесны. Широко расступились горы вокруг Манжерока, дали место и бору, и селу, и вечно шумливой Катуни. На все вкусы: есть простор, есть тень лесная, есть скалы с головоломными по ним тропками. А уж земляники в бору— не переесть!