— Это желание старика, — сказал он. — Я мог бы укрепить их значительно лучше, но спорить с ним — все равно, что пытаться убедить бешеного буйвола. Проще и безопаснее автоматически выполнять его распоряжения. Он хочет, чтобы вы укрепили на этих брусьях ваш пятидесятифутовый бурав.
— Ну, не думаю, чтобы тут встретились какие-нибудь трудности, — отвечал я. — Сегодня же принимаюсь за работу.
Легко себе представить, что это была самая странная работа в моей долгой практике, хотя мне приходилось работать во всех частях света и в самых разнообразных условиях. Поскольку профессор Челленджер настаивал, чтобы управление буравом происходило на дальнем расстоянии, и поскольку теперь я убедился, что в этой предосторожности была самая насущная необходимость, мне пришлось выработать систему электрического контроля, что было нетрудно, так как шахта сверху донизу была опутана электрическими проводами.
С бесконечными предосторожностями мы с Питерсом, моим десятником, доставили вниз все принадлежности и сложили их на скалистой площадке. Потом мы подняли повыше кабинку лифта и освободили себе место для работы. Решив избрать для работы метод вколачивания, поскольку здесь достаточно было одной силы тяжести, мы подвесили стофунтовый груз на блоке под площадкой лифта, а под ним установили заключающие бурав трубы и гарпун с раздвоенным на манер гигантского рыболовного крючка концом. Канат, поддерживавший груз, был прикреплен к стене шахты таким образом, чтобы электрический контакт освобождал его. Это была трудная, тонкая работа, проделанная более чем в тропической жаре и сопровождавшаяся постоянным сознанием, что, оступись нога, упади гайка на покрывало — и может разразиться непоправимая катастрофа…
>Это была трудная работа, сопровождавшаяся постоянным сознанием возможности непоправимой катастрофы…
Окружающая обстановка тоже действовала на нервы. Все время я наблюдал странную дрожь и волнение, пробегавшие по поверхности стен, и даже чувствовал легкое дрожание их при малейшем прикосновении. Ни Питерс, ни я не испытали ни малейшего огорчения, в последний раз давая наверх сигнал, что мы готовы к подъему, и докладывая мистеру Барфорту, что профессор Челленджер может приступить к опыту, когда ему заблагорассудится…
* * *
Долго ждать не пришлось. Через три дня после окончания моих подготовительных работ пришло приглашение.
Это был обычного типа билет, какие рассылаются для приглашения на семейное торжество, и текст его был таков:
ПРОФЕССОР Д. Э. ЧЕЛЛЕНДЖЕР
К. О., М. Д., Д. Н. и т. д.
(бывший председатель Зоологического института и обладатель такого количества ученых степеней, что уместить их все на этом билете не представляется возможным)
приглашает мистера Пирлесса Джонса(его, а не ее) в 11–30 утра в среду 21 июня в ХЭНГИСТ-ДАУН, СУССЕКС, быть свидетелем замечательного торжества разума над материей. Специальный поезд отбывает со станции Виктория в 10-5. Пассажиры оплачивают проезд из собственных средств. После опыта — завтрак. А может быть — я не будет, смотря по обстоятельствам. Станция назначения — Сорринггон.
Мэлон тоже получил подобное приглашение, и, придя к нему, я увидел, что он хохочет.
— Как нелепо посылать приглашение нам, — сказал он. — Мы все равно будем там, что бы ни случилось. Но знаете, от этого весь Лондон загудел. Старик добился своего, и его косматая голова окружена ореолом.
Итак, наконец, наступил великий день. Я решил, что будет лучше поехать накануне с вечера, чтобы лично убедиться, что все в порядке. Бурав был установлен вполне точно, груз был тщательно уравновешен, электрический контроль действовал без отказа, и я был втайне рад, что непосредственное руководство опытом не будет поручено мне. Рубильник, включавший ток, был установлен на трибуне в. значительном отдалении от жерла шахты, чтобы свести до минимума возможность опасных последствий…
В это историческое утро прекрасного летнего дня я, выбравшись на поверхность земли, взобрался на одну из решотчатых башен шахты, чтобы окинуть взором поле.
Казалось, весь мир устремился сюда, в Хэнгист-Даун. Насколько хватало глаз, все дороги были усеяны толпами. Автомобили, фыркая и подпрыгивая на кочках, подъезжали один за другим и высаживали пассажиров у прохода в проволочной ограде. Здесь для большинства и кончался путь.