— Куда же они подевались? — спросил Ворон, еще не совсем проснувшись. Он дрожал от холода и старался не стучать зубами, но еле выговаривал слова.
— Прости, их сожгли, — отвечал Магома. — Я был далеко, но кругом только зола. Это сделал хан, чтобы ты не мог согреть воду.
Последние слова заставили Ворона вскочить. Он торопливо пошел к верблюдам. Иомуд последовал за ним. Около каравана фыркали кони. Ворон чиркнул спичку. Оба наездника были потрясены зрелищем, которое увидали.
Кони, снедаемые жаждой, пожирали мокрый песок. Ворон бросился к кубышкам. Тыквы были легкие, как пузыри! Первый раз за все годы борьбы командир эскадрона почувствовал, что у него дрожат колени и кружится голова. Он рассчитывал утром выдать всю воду, и тогда отряд имел бы сутки жизни. Ворон открывал тыквы одну за другой и запускал в них руку. Они были пусты, и у каждой на дне был ледок. Трясущимися мокрыми руками Ворон снова зажег спичку и осмотрел ближайшие дикие тыквы. На них были трещины. Повидимому, вода слегка покрылась льдом, но и этого было достаточно, чтобы тыквы потрескались. Вода повытекла в трещины, и лед оказался на дне пустых кубышек.
Магома сидел на песке и плакал. Около него повсюду были видны большие темные пятна от пролитой воды. Ворон увидел, что пятеро красноармейцев приближаются, чтобы поймать своих коней. На мгновение его охватило желание взять горсть мокрого песку в рот и обмануть жажду. Какой-то внутренний голос настойчиво твердил ему, что лед в кубышках растает, и вода вытечет на песок. Он жадно облизал свои холодные мокрые руки и опомнился.
Утром люди увидят пролитую воду. Он даже боялся думать о том, что может произойти. Осипшим трескучим голосом он разбранил красноармейцев, упустивших коней, и приказал немедленно выступать. Он не стал объяснять пораженным кавалеристам, почему их кони поедают песок. Когда люди, шатаясь, садились на коней, Магома приблизился и шопотом сказал.
— Если завтра мы не догоним хана, мы погибнем.
Ворон ничего не ответил и с усилием поднялся в седло.
Отряд тронулся — и через несколько часов опять на камнях разлилось белое пламя, и начался день. Попрежнему вдали на обрыве торчали деревья, похожие на телеграфные столбы. Так же, как раньше, медленно проплывали развалины. До полудня Магома еще раз встретил колодец и убедился, что он засыпан. Ворон увидел, что отряд погибает. Кони шатались и падали на колени, расшибая до крови ноги о камни. Всадники покачивались, как пьяные. Ни один человек не сказал бы сейчас, куда он едет, и как он здесь оказался. Руки у всех от пыли и солнца стали серыми и сморщенными, как кожа черепахи. Беспомощные и слабые, оставляя повод, они натыкались на раскаленную рукоять клинка или доставали пустой кисет. Штаны и рубашки, много раз промокшие от пота и высохшие, как бумага, стояли коробом и кололи тело. Ворон сам не знал хорошенько, когда взошло солнце. Сегодня или давно, давно.
Позади был холодный мрак. Ночи, проведенные в этой пустыне, сливались и путались с темными пятнами, которые застилали глаза каждую минуту. Глаза нестерпимо болели от света. Точки, дрожащие на камнях, расплывались в черную холодную пелену.
На короткое мгновение всадник терял сознание, и до следующего толчка знобящий холод успевал прохватить все тело. Иногда Ворону казалось, что только минуту назад над головой светлело пыльное морозное небо с расплывшимися звездами. Магома искал колючки и плакал. Все кости ломило от холода — и был сон, похожий на бред лихорадки.
Истомленный конь падал на колени, и Ворон, придя в себя, осматривал людей. Они качались не вперед и назад, а вправо и влево. В следующую секунду забвения ему показалось, что он идет пешком. При каждом шаге коня он выставлял то одну, то другую ногу вперед. Как будто издалека донесся шопот Магомы:
— Верблюды идут слишком легко. Если кавалеристы узнают, мы все умрем.
— Ты прав, — отвечал Ворон.
Он стряхнул томительную дремоту и, подъехав к каравану, сказал пулеметчикам:
— Я никому не могу доверить воду. Поезжайте в строю.
Старые боевые товарищи Ворона оглядели его осоловелыми глазами и машинально исполнили приказание.
