На дальнем севере есть глухие таинственные места, о которых туземцы говорят неохотно, на вопросы отвечают уклончиво:
— Кто там был? Туда разве ветер залетает или перелетные птицы садятся! Там все вода! — говорят они.
Действительно, там все вода. Там царство озер. Везде мерцают их бледные блестящие лики, а над ними висит небо, бледное от их отражений. Среди голубых пространств причудливо вьются жилы болотистой размокшей земли, кое-где вырастают леса и кустарники, редкие, точно ворсинки на щупальцах морских чудовищ. Только там, где подымаются небольшие бугры, являются более крупные и здоровые деревья. Кое-где небольшая речушка соединяет два водоема и своим журчанием нарушает однообразие стоячих вод. Глаз теряется в жемчужных белесых далях, где чернеют слабо намеченные темные острова, полуострова и сизые далекие мысы тщедушных берегов.
Страна эта — владение беспредельной печали.
Печаль эту создает, конечно, не обилие воды, а характер ее берегов. Воды тамошние поражают не в бурю, когда ходят по ним крупные волны; не в ясные дни, когда их тихо уснувшие зеркала нежно ласкает солнце и они жадно следят за бегущими над ними облаками; не в лунную ночь, когда свет месяца кладет на них дрожащую дорожку и тысячи звезд проникают лучами в их черную глубь, — воды здешние больше всего трогают своим видом в обычные, серые, слегка ветреные дни, когда, разбитые на мелкую рябь, они о мягким шумом ласкают окружающие их противные болота.
Нет у них красивых берегов, нет утесов, обрывов, нет скал и гранитов.
И они кажутся благодарными даже этим окружающим их отбросам земли, словно понимают, что если б их не стало, лазоревые водоемы опорожнились бы, потекли бы в океан, для всех одинаково горький и равнодушный.
И они жмутся к болотам, вбирая их муть, плещутся в грязных измятых мхах. Мертвенно-серая гладь вод ничего тогда не отражает. Сеть некрасивых морщин и ржавой пены плывет по ним с ветром, и только в говоре волн слышится безутешная грусть.
Так живут тамошние озера.
Зимою все умирает, все исчезает под толстыми покровами льда и снега; все превращается в молчаливую, бело-мраморную усыпальницу, накрытую студеным небом. Редкие, заиндевелые леса, точно паутина, чуть отмечают на снегах свой кружевной узор; густой, неподвижный воздух давит все с силой крепкого хрусталя.
Солнце всходит без блеска и сейчас же закатывается. Длинные ночи, внизу мрачные и туманные, вверху сияют фосфорическим блеском. Эти ночи царят тогда над землей. Ничто не нарушает глубокой тишины. Разве гул трескающейся от холода почвы, подобно грому, прокатится судорожно по окрестностям, — и больше ни звука. Тихо. Слышно, как шелестят летящие к земле звездочки инея, и холодно, — так холодно, что путник почти рад безлюдью, рад, что никто, кроме него, не страдает от этой невыносимой стужи.