Поразмыслив, вернувшийся в Тюмень Антон бросился к президенту нефтяной компании Грише Криворучко, Григорию Александровичу — по нынешним временам. С Гришей они когда-то в молодости были большими друзьями, вместе трубили срочную на Дальнем Востоке. Случалось, и в самоволки побегивали, а иногда, запершись в пропахшей мышами и дезинсекцией каптерке, потягивали легкое винцо, к которому Гриша был неравнодушен. Кроме всего прочего, дружбан был меломаном, он просто балдел, когда поддатый слегка Антон брал в руки гитару и надрывным голосом орал песни Высоцкого, требующие большого напряга. Когда было совсем туго, делились последней сигаретой. В общем, дружили. После дембеля их пути разошлись: Антона позвало небо, а рассудительный Гриша двинул в индустриальный институт.
С тех пор так ни разу и не виделись, отчасти, может, оттого, что времена такие сумасшедшие наступили — все бросились заколачивать деньгу, почуяв дыхание близкого капитализма. Теперь Криворучко заправлял в нефтяном бизнесе, Антон пару раз видел его по телевизору. Кроме того, в областном центре циркулировали упорные слухи, что нефтяной капиталист женился на московской поп-диве, которая регулярно привозила на север своих именитых друзей, а Григорию Александровичу, чтобы подольше побыть с возлюбленной, приходилось раскошеливаться, оплачивая гастроли знаменитостей. Качалин всегда отрицательно относился к любым слухам, попросту пропускал мимо ушей гулявшие в городе сплетни. Предполагал, что все эти страсти искусственно нагнетаются для достижения реальных или сомнительных дивидендов: одним это давало популярность, рекламу, другим же паскудную радость — удалось-таки хоть чем-то уесть зажравшихся «новых русских».
Качалин записался на прием к бывшему однополчанину. Другого пути к бдительно охраняемому нефтяному боссу не существовало. Даже для друзей.
Антону было назначено на пятнадцать ноль-ноль. Он явился за пять минут до срока и был допущен до Григория Александровича в четырнадцать пятьдесят девять. Одна минута на проход. Молоток Гриша, думал Качалин о друге, умеет ценить время. Но дружба дружбой, а входил Антон в кабинет приятеля с легким трепетом в душе и неожиданно вспотевшими ладонями. Как ни кидай, а столько лет просвистело и живем, собственно, в другой стране. Каким теперь стал Криворучко, захочет ли вспомнить славные, но канувшие в прошлое времена. Вопрос… В другое время, пожалуй, и не пошел бы, но Илья…
— Здравствуй, бродяга! — с порога бахнул Качалин и остановился, ожидая приглашения пройти.
Еще не узнав приятеля, недоумевающий располневший бизнесмен понял, что вошедший человек пришел просить. Правда, не было ничего открыто подобострастного в его облике, но тем не менее угадывалась какая-то ущемленность, заставлявшая соблюдать дистанцию. Криворучко тяжело ворохнулся в кресле, прекрасно сшитый пиджак врезался в подмышки, на толстой шее вздулись вены. Он устремил напряженный взгляд на посетителя, и тот показался ему отдаленно на кого-то похожим. Но вот на кого, Григорий Александрович, хоть убей, вспомнить не мог.
— Не узнал, что ли? — не поверил Антон. — Ну, балда! А я тебя сразу определил, хотя ты в другую весовую категорию перешел.
— Н-нет, — обескураженно произнес президент, — не припомню…
— Ну как же! — попробовал Качалин подтолкнуть мысли однополчанина в нужном направлении. — Дальний Восток, аэродром морской авиации Моховое. Вспомни, как два дембеля Криворучко Гриша и Качалин Антон запирались в каптерке, дули виноградное вино и пели Высоцкого. Ну?
— Антон? Ты?!. — Криворучко округлил глаза. — Какими судьбами?
Григорий Александрович довольно шустро для своей комплекции поспешил навстречу старому приятелю, тепло пожал его руку. Указав на диванчик у окна, произнес удивленно:
— Не ожидал уж тебя повидать, думал, попал под жернова передела, а ты вон как выглядишь. Молодец, хвалю. Значит, летаешь? — Гриша кивнул на форменную одежду.
— Летаю, Гриша, — подтвердил Антон, — пока все слава Богу. Правда, однажды на Ямале чуть не гробанулся, было дело, но обошлось. Ты-то как дошел до жизни такой?
