— Так почему вы просили о встрече?
Более всего Скенлон походил на постаревшего плейбоя эпохи пятидесятых — ему очень подошло бы крутить романы с сестрами Габор. Маленький, высохший, с зализанными назад седеющими волосами и пожелтевшими от никотина зубами. Его кожа словно приобрела оттенок пергамента — результат воздействия полуденного солнца и пребывания в злачной темноте ночных клубов. Никто из присутствующих не знал настоящего имени преступника. При аресте у него изъяли паспорт на имя Монте Скенлона, аргентинца, пятидесяти одного года. Возраст вроде бы соответствовал его виду — но и только. Отпечатков в базе данных Национального информационного экспертно-криминалистического центра не оказалось. Программа идентификации по чертам лица выдала большой красивый ноль.
— Разговор будет один на один.
— Ваше дело веду не я, — терпеливо повторил Скотт. — Здесь присутствует специально назначенный федеральный прокурор.
— Ее это не касается.
— А меня касается?
Скенлон подался вперед.
— Я вам скажу кое-что, — многообещающе посулил он. — И это перевернет всю вашу жизнь.
Скотту захотелось покрутить пальцами перед физиономией этого самого Скенлона и протянуть: «О-о-о…» Он привык к повадкам отбывающих заключение, к их змеиным маневрам, стремлению взять верх, отчаянным поискам спасения, уверенности в огромной собственной значимости. Линда Морган, словно прочитав мысли Дункана, бросила на него предостерегающий взгляд. Монте Скенлон, вспомнил Скотт, тридцать лет работал на разные кланы, и все в отделе по борьбе с рэкетом и коррупцией, словно голодные у витрины буфета, исходили слюной от желания склонить его к сотрудничеству. Однако с момента ареста Скенлон упорно хранил молчание — вплоть до сегодняшнего утра.
Поэтому Скотт Дункан и оказался здесь.
— Ваша начальница, — произнес Скенлон, дернув подбородком в сторону Линды Морган, — всерьез надеется, что я заговорю.
— А конец все равно один — инъекция, — подала голос Морган, сохраняя невозмутимость. — Что бы ты ни сказал и ни сделал, это ничего не изменит.
Скенлон улыбнулся:
— Бросьте. Того, что я заговорю, вы боитесь куда больше, чем я — смерти.
— Ага, еще один крутой парень, который ничего не боится. — Линда наконец отклеилась от стены. — Знаешь что, Монте? Крутые все как один обсирают штаны, когда их волокут на каталку.
У Скотта вновь возникло желание покрутить пальцами, на сей раз перед носом Линды. Скенлон по-прежнему улыбался, не сводя с Дункана глаз. Скотту не нравился новый знакомый. Глаза у Скенлона были черные, блестящие и безжалостные, но Дункану начало казаться, что, помимо обычной от преступника такого масштаба пустоты, он разглядел в них нечто неожиданное. В них читалась мольба. Скотт не мог отвернуться от этих глаз. В них угадывалось раскаяние.
И даже угрызения совести.
Скотт посмотрел на Линду и кивнул. Она нахмурилась, и весь ее вид не обещал Скенлону ничего хорошего, но тот и бровью не повел. Тронув за плечо здоровенного стража, Морган подала знак обоим выйти. Поднимаясь со стула, адвокат Скенлона впервые открыл рот:
— Не вздумайте заносить в протокол то, что он скажет!
— Иди с ними, — бросил ему Скенлон. — И проследи, чтобы нас не подслушивали.
Адвокат подхватил кейс и направился к двери за Линдой Морган. Дункан и Скенлон остались одни. Это в фильмах киллеры всемогущи; в реальной жизни — нет. В федеральных тюрьмах строгого режима они не освобождаются от наручников. Накачанные охранники, как знал Скотт, стоят за хитрым зеркалом, прозрачным с другой стороны. Интерком отключен, чтобы не раздражать Скенлона, но эти люди видят все.
Скотт чуть повел плечом, словно спрашивая — ну, что тебе еще?
— Я вам не какой-нибудь там мокрушник.
— Угу.
— У меня свой кодекс.
Скотт молча ждал.
— Я убиваю только мужчин.
— Надо же, — восхитился Дункан. — Да вам не чуждо благородство!
Скенлон пропустил сарказм мимо ушей.
— Это мое первое правило. Я убиваю только мужчин. Женщин не трогаю.
— А второе ваше правило — подождать с поцелуями до третьего свидания?
— Да вы меня что, за изверга держите?
Скотт пожал плечами — ответ был очевиден.
— И мой кодекс для вас просто тьфу?
