— Не спится. А ты?
Но папа Уэф не отвечает, и правильно делает. Потому что я уже вижу.
Вспыхивает рассеянный мягкий свет, струящийся ниоткуда и странным образом не забивающий даже сияния звёзд, но в то же время достаточно яркий, чтобы видеть почти как днём. Широкой пологой спиралью, медленно и со вкусом, планирует к нам мама Маша. Я догадываюсь, что кокон выпустил её невысоко, во всяком случае, не выше купола общего маскирующего поля — иначе она не стала бы лететь вот так, не включив индивидуальную невидимость. Но такое ощущение, что спускается мама Маша прямо со звёзд.
— Ап! — она с шумом тормозит крыльями, хлопает ими. — О, какой гость!
Папа Уэф молча шагает с крыльца, обхватывает жену руками, обнимает под крыльями. Тут я замечаю — на ней боевой скафандр, сверкающий разными штучками, как мундир орденами. Только шлема недостаёт. Или мама Маша успела его снять в коконе?
— Удачно? — а глаза-то, глаза у папы Уэфа… и мысль расходится со словами. Потому что я улавливаю нечто иное: «ты жива… ты вернулась…»
Я деликатно отворачиваюсь, потому как воспитанным детишкам не пристало глазеть, как целуются взрослые.
«Всё хорошо. Оба живы»
«Две ключевые фигуры… Ты умница, Мауна»
«Стараюсь соответствовать!»
Они смеются. Два голоса — роскошное вибрирующее контральто и серебряный колокольчик. Нет, воля ваша — не тот у папы Уэфа голос…
— Опять! — голос Уэфа опускается до сверхнизкого потрясающего баса, переходящего в инфразвук, от которого чуть вибрируют кости черепа. — А так лучше?
— Здравствуй, Рома, — смеётся мама Маша, поднимаясь на крыльцо.
— Здравствуй, мама.
— А ты чего это голый? — она трогает меня ладошкой — Гляди-ка, замёрз совсем! А ну, в дом!
Я с удовольствием и немедленно исполняю команду. Действительно, прохладно на улице, заморозком пахнет… и вообще, апрель на Селигере месяц зимний.
«Кушать будешь?»
«Молоко. И спать! С ног валюсь…» — мама Маша ещё раз оглядывает встречающих. — Вот вы чего не спите-то? — это уже вслух.
Мы с Уэфом встречаемся взглядами. В фиолетовых глазах уже зажёгся знакомый огонёк.
— Так не с кем! — хором заявляем мы. И давимся смехом, все трое, стараясь не разбудить остальных.
* * *
Длинный, мелодичный сигнал вырывает меня из неги сна.
«Подъём!» — чей это посыл, я даже не разобрался. Вскакиваю на ноги и бросаюсь на выход.
В холле меня ждёт целая команда, причём одетая в термокостюмы. Уэф, мама Маша, моя напарница-начальница и Иого.
— О! Он пробудился, хотя никто не верил в это — заявляет Аина, разглядывая меня. — Ты собираешься лететь в таком виде? Тут тебе не Рай! Враз отморозишь самое главное!
— Здравствуй, Рома, — говорит Иого. Вчера мы с ним так и не увиделись. — Рад тебя видеть.
— Здравствуй, Летящий над морем!
— Давай-давай, быстро одевайся! — командует Аина. — Утренняя разминка!
Я растерянно гляжу на маму Машу.
— «Домового» вызови, и все дела, — смеётся она, прочитав-увидев причину моей растерянности.
На мой зов является местный «домовой», стандартный ярко-красный пылесос с шестью гофрированными руками-шлангами, в одной из которых зажат туго скатанный свёрток термокостюма. Я торопливо одеваюсь.
— На, держи, — Аина протягивает мне нитку хрустальных бус, прибор невидимости.
— Всё, полетели! — Уэф натягивает на голову капюшон. — Время, время!
Входной люк исчезает, и мы цепочкой шустро выскакиваем на крыльцо, взлетая с места — прямо как ласточки из гнезда, честное слово. Я тоже взлетаю, пристраиваюсь последним в цепочке. Небо на востоке вовсю пылает золотом, предвещая ясный погожий день. Ангелы, усиленно машущие крыльями, набирая высоту, вдруг исчезают, превращаясь в размытые тепловые пятна.
«Включи невидимость, Рома! Мы выходим из маскирующего поля базы! Да оставь тепловой фон, чтобы не столкнуться!»
Я послушно исполняю команду. Внизу среди крон сосен и голых ветвей торчат крыши старого скита. По телу вдруг пробегает неприятно-щекочущая волна, всё изображение разом искажается, как отражение в текучей воде. О-оп! И никакого внизу скита, вообще ни малейшего намёка на чьё-то присутствие. Сплошное море серо-сизой после зимы зелени, куда ещё не ступала нога человека. Круто!
