30 июля — список дел
— обойти поместье, проверить съемные коттеджи;
— открыть соты;
— кухонный сад — встретиться с новым помощником садовника;
— проверить новый клобучок и путы для Облидж;
— работать над собой — расстаться с мечтами.
— Где ты была прошлой ночью?
Джорджиана, даже не поднимая глаз, поняла — в сокольню вошел Куинн. А ведь она была уверена — сюда он точно не придет. Видит Бог, прошли месяцы после того случая, прежде чем она смогла вернуться сюда.
— Где? В Пенроузе, конечно.
Она продолжала смотреть на красивую соколиху, чистившую и оправлявшую перья своего хвоста.
— Тебя не было в доме и в старых комнатах твоего отца тоже.
Джорджиана краем глаза взглянула на него и осторожно надела клобучок на голову хищника.
— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась она.
— Потому что я беспокоился. — Он осмотрел проволочные стенки клеток.
— Как видишь, я в совершенном порядке. Я часто обхожу усадьбу и проверяю состояние животных.
— Так поздно вечером?
— Животные, похоже, не возражают. И честно говоря, — она понизила голос, — меня успокаивает эта проверка перед сном. Я не хочу, чтобы кто-нибудь страдал, или голодал, или мучился жаждой всю ночь. — Она получше натянула свою тяжелую перчатку. — Ты чего-то хочешь? Я уже распорядилась по поводу меню. Я думала, ты поужинаешь с Атой, Грейс и другими.
— Я отпросился после долгой партии в пикет. Я не имел ни малейших подозрений, что эта банда вдов способна на шулерство таких масштабов.
— Герцог всегда поощрял неспортивную игру.
— Почему-то меня это не удивляет.
Джорджиана сжала губы, сдерживая смех:
— Сколько они вытянули из тебя?
— Сундуки Фортескью почти не пострадали. — Он помолчал. — Собственно говоря, я хочу организовать пикник и искал тебя. Я надеялся обсудить несколько вещей, прежде чем прибудет Фэрли… Боже мой, неужели это Хубла?
Джорджиана подняла сокола на затянутой в перчатку руке. Полоски на оперении птицы складывались в узор, занимавший королей и императоров на протяжении веков.
— Нет. Это дочь сокола, которого я… — она запнулась, не осмеливаясь заговорить о прошлом, — достала в тот день, — тихо продолжила она. — Та птица стала одной из лучших охотниц. Энтони назвал ее Ноблес. А это Облидж.
Куинн смотрел на Джорджиану, пока она не опустила взгляд на мешок для добычи, лежавший перед ними на столе. Наконец Куинн прервал тишину, взяв мешок и перекинув его через плечо. Он подошел к двери и обернулся. Как когда-то давно, он поклонился и взмахнул рукой, демонстрируя желание пропустить ее вперед.
Они вышли из сокольни на перешеек из гальки, отделявший Ло-Пул от моря, и медленно пошли вдоль берега по любимым местам всех ловчих птиц Пенроуза. Как часто она бывала здесь в детстве вместе с Тони и Куинном! Как часто они выпускали соколов, рыбачили или плавали до изнеможения!
— Мне было интересно, выжил ли птенец после падения, — произнес он у нее за спиной так тихо, что можно было подумать, будто ей показалось. — И много ли месяцев ты страдала. Я не знаю, как ты перенесла это, Джорджиана. Тогда я преклонялся перед твоей тихой, скрытой силой. Никогда, ни до того, ни после, я не видел, чтобы кто-то, терпя столь многое, столь мало жаловался. Я всегда вспоминал о тебе, когда люди говорили о смелости.
Она сняла с Облидж клобучок, и сокол, подогнув ноги, рванулся с перчатки одним могучим движением, хлестнув крыльями воздух и плавно поднимаясь к верхушкам деревьев. Джорджиана была слишком тронута, чтобы ответить. Значит, Куинн все-таки о ней думал…
Она смотрела, как хищник поднимается в небо на воздушных потоках, водя головой из стороны в сторону в попытках обнаружить добычу.
— Я думала порой, не забыл ли ты о нас. Об Энтони, обо мне… о Пенроузе.
— Мне жаль, что я не послал ни единого письма. Я мог бы, по крайней мере, написать твоему отцу.
