— Ну тебя, Лобов, трусишь — так и ска-жи,— обиделся Бусла.
— Он же председатель, ему отвечать.— Гришай все еще призывал к благоразумию.
— Ну и что? Председатель ничего один не решает. Я тоже в совете отряда.— Шнырик прыгнул на санки, чтобы его видели и слушали все.— Проголосуем!
— А кто еще в совете? — усмехнувшись, спросил Карандаш.
— Значит, так,— Шнырик не спеша оглядел присутствующих,— Лобов, Шныров — это, значит, я, Вишняков, Гришай как звеньевые, Бусла...
— Еще есть Клячкина,— напомнил Гришаев.
— И Елисеева,—добавил Антон. Карандаш в драном ватнике с удивлением поглядывал на ребят, впервые уяснив, что в классе есть совет, за который он, наверное, голосовал когда-то. Шнырик вертелся, довольный тем, что подвернулась ситуация, в которой можно себя показать.
Все это напоминало игру, озорство: привыкли, что совет отряда ничего без классного руководителя не решает.
— Значит, нет Вишнякова.
— И Елисеевой.
— Вишня к Ольке в гости пошел,— объявил Шнырик.
— Тогда голосуем без них?
Антон, все еще не убедившись, что поступает правильно, с тоской посмотрел на Шнырика, вставшего на цыпочки и выбросившего в небо сразу обе руки, на Буслу, смотревшего на него с угрюмой надеждой, и медленно поднял вверх правую руку.
— Эй, самосвалы, столбы туда!
Шнырик весело направил санный поезд в левый угол площадки, где Бусла, прочертив сапогом дугу, пытался замкнуть щитом плавную плоскость виража.
Лыжную шапочку Шнырик давно спрятал в карман и носился по площадке с непокрытой головой. Его слушались и малыши, и одноклассники: ему нравилось распоряжаться, направлять усилия других. Он договорился с Федосеевым, достал щиты. Он помог собрать по домам целую кучу разного инструмента: лопаты, молотки, ножовки, топор.
В суете, важной и сладостной, растаял и осадок, оставшийся после стычки с Вадиком в подъезде. Теперь Шныров уже жалел, что подстроил эту встречу. Было обидно, что Елисеева вовсе не послала Вадика подальше, а приняла его дружелюбно. А Вадик, с виду тихоня, выступил как драчливый петух. Раньше он никогда не возникал, безропотно выносил Шнырику из дома жвачку, орешки с солью в красной аккуратной коробочке, словом, все, что привозил ему отец. Правда, у подъезда в таких случаях Шнырик караулил его не один — за спиной тенью стоял Карандаш. Карандаш обычно помалкивал, но и этого было достаточно, чтобы Вадик начинал мельтешить, заикаться... И чего Елисеева разглядела в этом коротышке?
— Эй, люди! Куда свалили щиты? — начальственно крикнул Шнырик и вдруг резко переменился: голос его игриво задрожал:— Кого мы видим!
На площадке, быстро погружающейся во мрак, вдруг возникли Елисеева в белой пушистой шапочке и Вадик с портфелем под мышкой.
— Коробочка? Здорово!
Вадик радостно засуетился, бросив на снег портфель, подхватил лопату.
— И как вы работаете? Не видно же ничего!— Елисеева прошлась по площадке.
Шнырик следовал за нею, пытаясь заглянуть ей в лицо.
— Ты что, с Вадимом пришла?
— Ну и что из этого?
— Да нет, просто так.— Шнырик неожиданно для самого себя смутился.
— А почерк ты здорово подделываешь.— Елисеева легонько щелкнула Шнырика пальцем по лбу.
— Какой почерк?
— Обыкновенный. Ты записку Вишнякову подбросил?
— Какую? Ты что! Бусла, тебе сколько на эту сторону щитов?
Шнырик скорее нырнул в темноту.
Вадик, сегодня необыкновенно уверенный, забивал скобы в очередной только что поднятый с земли щит. Шнырик задержался, хотел сказать что-нибудь обидное насчет Елисеевой, но его окликнул Бусла:
— Эй, Шныра, что делать, уже совсем темно.
— Может, с фонариком?
— А если прожектор? — предложил Антон.—Вон как там.
Все посмотрели налево. По другую сторону школьного забора висел прожектор. Он был укреплен на самой высокой верхушке тонкого деревянного столба и, разрезая ярким лучом ночную мглу, вырывал из темноты запорошенные снегом автомашины и крышу котельной, из приоткрытых ворот которой выползал белый пар.
— Может, повернуть прожектор сюда?— вдруг предложил Вадик.
— Точно,—подумав, кивнул Бусла.—Шныра, попробуешь?
— Я? — Шнырик шагнул вперед, взгляд его скользнул по тонкому слабому столбу.— Разве залезешь?
