Итак, год спустя я вижу его снова, как и в первый раз: в парке, в душных сумерках, он читает Шекспира.
Но сегодня, по прошествии этого года, все иначе. Это уже не «Партизан Уилл». А настоящая постановка — со сценой, рядами стульев, светом, толпой. Зрителей собралось много. Так много, что, когда мы пришли, вынуждены были устроиться возле невысокой стены на краю маленького амфитеатра.
И теперь он уже не в роли второго плана. Теперь он звезда. Орландо — я так и знала. Он первым выходит на сцену, и с этого момента становится ее настоящим хозяином. Все взгляды прикованы к нему. Не только мой. Все. Как только он начинает свой первый монолог, толпа стихает, и эта тишина стоит до самого конца пьесы. Небо становится все темнее, в свете прожекторов вьются комары и мошки, и амстердамский парк превращается в Арденнский лес, то волшебное место, где можно найти того, кого потерял.
Я смотрю на него, и мне кажется, что никого кроме нас тут нет. Есть только Уиллем и я. А все остальное исчезает: исчезает звон велосипедов и трамваев. Исчезают комары, кружащие у пруда с фонтаном. Исчезает шумная толпа ребят, которые расположились рядом с нами. Исчезают все остальные актеры. Исчезает весь последний год. Исчезают все мои сомнения. Меня всецело заполняет ощущение, что я на правильном пути. Я его нашла. Тут. В роли Орландо. Все вело меня сюда.
Его Орландо не похож на Орландо на наших уроках, не похож на то, как его играл актер в Бостонском театре. Он притягателен и уязвим, его страсть к Розалинде так ощутима, что ее чувствуешь просто физически, облако феромонов, исходящих от него, летит через снопы света прожекторов и липнет на мою влажную и ждущую этого кожу. Я же излучаю страсть, желание и да, ее, любовь, она тоже летит к сцене, и я воображаю себе, что он видит эти чувства бегущей строкой, как строки из Шекспира.
Он, конечно же, не может знать, что я тут. Наверняка это звучит безумно, но мне кажется, что он все же понимает. Чувствует меня в своих словах, точно так же, как я чувствовала его присутствие, когда впервые произнесла их вслух на уроке профессора Гленни.
Я многие реплики Розалинды, да и Орландо тоже, запомнила наизусть, и шевелю губами вместе с актерами. И у меня складывается ощущение, что это интимный разговор между мной и Уиллемом.
О, как охотно приложила бы я свои слабые силы к вашим!
Желаю вам удачи и молю небо, чтобы наши опасения не оправдались.
Любите меня, Розалинда.
И ты согласна взять меня в мужья?
Разве вы не хороши?
Надеюсь, хорош.
Скажите: получив Розалинду, как долго вы захотите ею владеть?
Всю вечность и один день.
Всю вечность и один день.
Одной рукой я держу за руку Рен, другой — Вольганга. Мы втроем образуем цепь. Так мы и стоим, взявшись за руки, до самого конца пьесы. До счастливого конца для всех: Розалинда выходит за Орландо, Селия — за Оливера, который мирится с Орландо, Феба — за Сильвия; злого герцога изгоняют, а тот, чье место он занял, возвращается домой.
Розалинда читает финальный монолог, пьеса кончается, зрители просто с ума сходят, они неистовствуют, хлопают, свистят. Я поворачиваюсь к Рен, обнимаю ее, а потом и Вольфганга, прижимаясь щекой к его хлопчатобумажной рубашке и вдыхая запах табачного дыма, смешанного с нектаром цветов и грязью. А потом кто-то обнимает и меня — из тех шумных парней, что стояли рядом с нами.
— Это мой лучший друг! — кричит один из них. У него озорные синие глаза, и он на голову ниже остальных, так что больше похож на хоббита, чем на голландца.
— Кто? — интересуется Рен. Теперь эти шумные голландцы, которые, похоже, пьяны, по очереди обнимают ее.
— Орландо! — отвечает хоббит.
— О, — восклицает Рен, ее бледные глаза распахиваются так широко, что начинают сверкать, как жемчужины. — О, — повторяет она для меня.
— А ты, случаем, не Роберт-Ян? — спрашиваю я.
На лице хоббита мелькает удивленное выражение. А потом он ухмыляется.
— Для друзей я Брудье.
