Когда парни перестали хохотать, взгляд Уилла опять был направлен на меня. Мы одновременно отвели друг от друга глаза. Он вернулся к своей компании, а я уставился на стену.
Не только из-за того, что мне больше некуда было пялиться, но еще и из-за того, что под таким углом я все равно видел Уилла боковым зрением.
Я внезапно совершенно расхотел уходить вместе с Джульетт. Ему обязательно было выбрать сегодняшний день, чтобы вспомнить о моем существовании? Почему бы мне не просидеть здесь еще двенадцать часов, считая, сколько раз Уилл и я встретились бы взглядами?
– Вообще не знаю, что с Ларой, – бормотала Джульетт, пока мы относили подносы. – Она специально это делает. Не думай, что мы с Нив не заметили.
– Думаю, я не очень ей нравлюсь, – признался я.
Джульетт напоказ покачала головой с расширенными от ужаса глазами.
– Как раз наоборот! Дело совсем не в этом.
Другие объяснения она не предоставила. Но я и не стал приставать с расспросами. Даже спустя две недели я мог дружить только с этими девушками. Но в какой-то мере это было несправедливо. Мне искренне нравились Джульетт и Нив. Проблема заключалась только в Ларе. Я нормально ладил с «Абсолюцией прикованных», но они не тусили вместе, поэтому мне пока еще было нелегко влиться в группу. Короче, если я хотел жить мирно с двумя людьми в школе, которых я мог назвать настоящими друзьями, то мне следовало смириться с мисс Олицетворение Злого Умысла. Маленькие жертвы, да?
В музыкальном классе Джульетт уселась на стул и поставила на пюпитр целую кипу нотных листов, которых хватило бы на три романа.
– Ладно, мне надо выбрать из четырех пьес. Я вроде остановилась на двух, но буду очень благодарна, если ты выскажешь свое мнение. Понимаешь, мне надо найти баланс между теми, которые я исполняю лучше, и теми, которые технически сложнее. По-моему, лучше круто сыграть легкую пьесу, чем менее круто сыграть тяжелую, но… что ты думаешь?
Я сел за пианино и нажал на клавиши.
– А можно научиться играть прям очень круто сложную пьесу?
В ответ в меня бросили скомканным листом с нотами. Вероятно, нет.
Джульетт сыграла пьесы одну за другой. Я не эксперт по кларнету, но она явно была хороша. Я не вру. Несколько раз она оступилась на первом произведении, но, в принципе, играла безупречно. Либо та пьеса была действительно сложной, либо она нервничала. И я сомневался, смогу ли ей помочь, потому что, если честно, все пьесы звучали практически одинаково.
Я задумался о том, каков был бы исполненный на кларнете кавер «Найтвиш» (наверняка эпично), когда она приступила к последней пьесе. И наконец, что-то зазвучало по-другому. Что-то заставило меня размышлять о слезах, пустоте и смерти. И это было чудовищно. Я полпьесы таращился в стену, думая о тете Линде и о том, какими впалыми выглядят ее щеки и что случится, если она не справится. Потом переключился на друзей в Сан-Хосе. Разумеется, они почти по мне не скучают и у них будет куча воспоминаний, частью которых я никогда не буду. Все, что мне внезапно захотелось, – это пойти домой, забраться в постель и проспать до тех пор, пока ситуация не изменится в лучшую сторону.
Как только Джульетт остановилась, я сказал:
– Сыграй эту.
Полагаю, мои слова прозвучали странно, но от последней пьесы хоть я и чувствовал себя ужасно, но все же чувствовал. А в этом и кроется весь смысл музыки, разве нет?
– Правда? Почему именно ее? – удивилась Джульетт, но выглядела она довольной.
Я сказал ей то, что она хотела услышать.
– Ты играла с душой.
– Ага. Но она не особо сложная, как вторая.
– Неважно. Сыграть ноту может любой. А талант – это то, что ты делаешь с нотами. Согласна?
Джульетт положила кларнет на колени и покраснела.
– Ты считаешь меня талантливой?
– Нет. Ты – отстой. Я просто был вежливым.
Она засмеялась, а затем посмотрела на меня с полуулыбкой.
– Я так рада, что встретила тебя, Олли-оп. Знаешь, с другими ты не такой смешной. Не замечал?
Но это было из-за того, что каждое предложение, которое я произносил при Ларе, смахивало на нажатие на курок в чертовой русской рулетке и вставляло палки в колеса всем попыткам пошутить.
