— За дружбу народов! — обрадовался Вова.
— Я с радостью присоединяюсь к вашему тосту, — сказала «вдова», — потому что все мы, каждый наш человек болеет нуждами всех людей в мире.
Алехандра со счастливой улыбкой повернулась с бокалом к Диме.
— Я очень рада быть с тобой среди вас.
— Олег бы «горько» крикнул, — буркнул Игорь.
— Что это тебя так прорвало? — спросил я тихо.
— Наболело. Ведь зачем живём? Не для того же, в самом деле, чтобы адмиралом стать или облздрав возглавить. Человеком стать нужно. И статься — вот главное. А если не можешь, так уж лучше как Олег. Честно. Пойдём, я тебе расскажу…
Мы прошли на кухню, где много лет назад Олег бросал с балкона вниз, на блестящую укатанную наледь гранёные рюмки, стараясь, чтобы каждая упала точно на хрупкую ножку. Теперь балкона, как я уже говорил, не было, двери превратили в окно, и у этого окна, приоткрытого, как и тогда, потому что погода стояла тёплая и в кухне было жарко, мы остановились. Не помню, кто — я или Игорь — захватил бутылку и рюмки, и мы наполнили их и поставили на подоконник, но пить не спешили, возраст был не тот и настроение другое. У Игоря оно к тому же заметно подпортилось стычкой с Вовой. О нём он сказал сначала, а не об Олеге.
— Вова как был Рыбаком, так и остался.
— В каком смысле?
— Рыбку ловит в мутной воде.
— Неужели берёт?
Игорь пожал плечами:
— Не пойман — не вор. А знают все.
— Ты, однако, дал ему понять это довольно откровенно.
— И зря. Ссориться мне с ним не стоило.
— Тебе-то?
— Мне. Не за карьеру опасаюсь, конечно. Что мне? Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Разве что в Афганистан. Так и там пользу приносить можно. А всё-таки от Вовы я завишу.
— В чём?
— Медикаменты дефицитные дочке нужны. Весь смысл моей жизни — её поднять. Имел бы две ноги, обе отдал. Понимаешь?
— Понимаю… Но ведь страшно это. Возникает бесчестный человек, использует служебное положение для наживы. Казалось бы, в набат бить нужно, гнев и возмущение поднимать… А что происходит? Один содействует ему из выгоды, другой по слабости характера, кто в силу вынужденных обстоятельств, четвёртому просто наплевать. И в результате вместо атмосферы нетерпимости и негодования вокруг проходимца прекрасная окружающая среда. Кислород. А его в газовую камеру нужно!
— Ну, нет Только без камер. Я в человека верю и в диалектику, которой его деятельность определяется.
— Например?
— Каждая тенденция не вечна, а исчерпав себя, в собственную противоположность превращается.
— Ну, знаешь! Если я и допускаю, что борец в жулика переродиться может, то уж жулик сам по себе на путь добродетели не обратится. Хоть всего Гегеля прочитает. А Вова и не читал никогда, хотя, между прочим, вполне диалектично развивается, от простого к сложному. Когда-то правила рыбнадзора нарушал, чтобы больную мать кормить, потом женился выгодно, теперь больных обирает, чтобы дачу построить и заграничным унитазом её украсить. И никаких признаков грядущего нимба я над его головой, прости, не замечаю.
— Я тоже. И всё-таки в то, что за жуликом будущее и нужно, как иным кажется, пока не поздно, в их ряды спешить, — не верю. Верю в простое, естественное человеческое свойство большинства людей испытывать отвращение к жизненной скверне. Убеждён, что погоня за «благами жизни» — всего лишь бег на месте, и люди осознают это неминуемо. Но декретом это не проведёшь. Каждый сам и по-своему осознать должен и без заявления вступить в союз честных, нет, просто нормальных людей, которые каждодневными поступками своими повяжут и вора за прилавком, и вора в конторе, и вора с отмычкой без тех устрашающих статей уголовного кодекса, о которых мечтают некоторые. Я, брат, знаешь сколько конечностей ампутировал? Поэтому добродетельное общество без ока, без зуба и с отрубленными руками не представляю. С себя начинать нужно.
— Выходит, самоусовершенствование? Да разве люди не пытались? Себя-то победить труднее всего!
— Знаю.
— По себе судишь? Не у каждого твоя закалка.
— Не о себе я. Об Олеге.
— Разве он победил?
— Нет, он не победил. Слушай…
Олег появился у Игоря, как и у меня, в тот, последний раз, неожиданно. Игорь жил от города далеко, в стороне от железнодорожной линии, и заскочить к нему запросто, на чашку чая, было затруднительно. Бывали мы у него редко, обычно договариваясь предварительно, с занятостью его считаясь, а Олег эти правила нарушил и, понимая, что нарушил, оговорился сразу:
