И мы устремились в море. И вот что интересно. Когда спустились с горы, чтобы войти в древнюю купель, и разделись, оказалось, что Надя вовсе не толстуха. Одежда её подводила, а природа облагораживала. На самом деле была она не толстая, а из тех, кого мощными называют, и здесь, в пене морской, выглядела почти величественно, так, что мне вспомнились слова Марины из горьковского Самгина, запавшие с подросткового возраста, когда я преждевременно эту книгу прочитал: «Какой мужчина нужен, чтобы я от него детей понесла?»
Я невольно сравнил Надю с Аргентинцем. Он, однако, смотрелся не так уж плохо. Он и сейчас ничего, седой, но не лысый и не очень толстый… На берегу Аргентинец признался мне, что стесняется не самой их любви, а того, что у Нади больше денег и она тратит их, не позволяя ему доставать из кармана свой тощий кошелёк. Это его мучило, и только через много лет, вспоминая Надю с благодарностью, Аргентинец сказал мне:
— Наверно, я порядочным дураком был. Мне в её щедрости унизительное виделось, а ей просто безразлично было, кто больше тратит, она любила меня… А у меня гордость…
Потом мы сидели на скамеечке на крошечном полустанке и ждали «матрису», местный поезд, на паровой ещё тяге, которым я должен был уехать. Взошла луна, посеребрила море, и оно мерцало спокойно в десяти шагах от железнодорожной насыпи. Надя положила голову на плечо Аргентинцу, видно было, что им пора уже остаться вдвоём, и я хотел, чтобы поезд пришёл скорее, и завидовал им…
А через полтора года мы с Аргентинцем наблюдали на Надиной свадьбе усмирение жениха. Аргентинец чувствовал себя скверно, к торту из цветущих роз не притронулся и, как только гости набрались достаточно, чтобы можно было уйти, не привлекая внимания, толкнул меня под столом.
— Пойдём, а?
И мы ушли.
Дом Надиного отца стоял недалеко от реки, и Аргентинец предложил спуститься на набережную. Я согласился.
Река замёрзла, но кое-где темнели ещё и клубились паром широкие полыньи. Аргентинец остановился у парапета и достал из кармана плоскую коробку, обтянутую синим бархатом.
— Что это?
— Свадебный подарок.
Он открыл коробку, там были уложены в шёлк шесть серебряных чайных ложек.
— Не отдал? Почему? — спросил я, хотя догадывался.
— А ты видел, какие там подарки были?
Я видел. В коробочках, выставленных на специальном столике, лежали не ложки, а камушки, настоящие, и всё прочее в соответствующей цене, а Аргентинец в то время в школе учительствовал районной, оттуда на каникулы приехал.
Он поднял руку и швырнул свою коробку в полынью. В полёте она раскрылась и ложки посыпались в воду. Одна только не долетела, осталась на льду до весны.
— Надька хорошая очень, — сказал Аргентинец. — жаль, что ей такой придурок достался.
Тут он, однако, оказался не прав. Я уже говорил, что брак удачно сложился. Может быть, и потому, что Надя в самом деле была хорошая. Но Аргентинец через гордость переступить не мог. Что поделаешь… Писатель всё-таки, с воображением. Им придумывать легче, чем жить. Ну зачем он на эту свадьбу попёрся и меня потащил? До сих пор понять не могу!
Однако это всё ещё не скоро было… А пока мы, стоя у Серёжкиного подъезда, махали друг другу руками и перчатками и расходились кто куда.
Совсем рассвело. По улицам брели вроде нас запозднившиеся компании, больше молодые. Где-то пели, кто-то хохотал. Пытались из новогоднего снега лепить снежки, но снега было мало. Игорь едва задевал его клёшами. Мы с ним вдвоём остались. Другие парами разошлись, а одинокая «вдовица» такси поймала. Мы шли и говорили ни о чём. Я устал, хотелось поскорее домой, в постель.
— Может быть, трамвай подождём?
Да, именно я предложил поехать на трамвае, и от этого никуда не денешься. Потом мне страшно было. Неужели, будь я чуть пободрее, чуть менее уставшим или просто более пьяным, ничего не случилось бы? Пешком-то мне совсем недалеко было — две остановки! Неужели от такого пустяка жизнь человеческая переломилась? Ведь Игорь не хотел ехать. Хотел идти. Но посмотрел на меня и согласился, меня пожалел.
— Поедем, если ноги не несут.
И мы пошли на остановку.
