— Троша, помнишь, во время похода мы часто говорили о дружбе…
— Помню, Кеша, спасибо, — ответил Зубарев. — Но ты меня перебил на самом интересном месте. Я как раз дошел до реформ Сперанского…
— А честь класса? — не отступал Кеша. — А совесть комсомольца?
Лицо Зубарева стало бледным, но он молчал, уткнув глаза в книгу.
Так Кеша ничего и не добился от Зубарева. Тогда, раздосадованный, он «взял в клещи» Антона Трещенко. Тот вертел своей кислой физиономией то в одну, то в другую сторону, брюзжал, отнекивался и, наконец, поняв, что от Кешиной мертвой хватки ему не уйти, рассказал: все дело в том, что Дарья Федоровна заболела, и вот уже второй месяц, как Зубарев не получает денег из дому. Он мог бы, конечно, питаться в кредит — это разрешали интернатцам, попавшим в затруднительное положение; можно было бы заявление написать в прииском, на Иенду — помогли бы. Но самолюбие у Графа — Кеша ведь это знает, — самолюбие дьявольское. Вон он и разыграл комедию, решил перетерпеть. Никакого «сухого питания», конечно, у него нет. Парень ослабел и за мать беспокоится. Кеша отругал Антона, повертел перед его носом железным своим кулаком и пошел в школу, рассчитывая застать там Платона Сергеевича.
Он не ошибся. Директор был в учительской. Он убеждал в чем-то Хромова. Кеша услышал последние слова:
— Андрей Аркадьевич, вам не кажется, что мы успокоились? В школе вообще никогда нельзя успокаиваться. Помните наш с вами первый разговор?
— Помню, Платон Сергеевич, — отвечал Хромов. — Вот я и хотел вам сказать. Геннадий Васильевич предлагает…
Приход Кеши прервал разговор директора с учителем.
Евсюков рассказал все, что знал о Зубареве.
— А Трещенко? — вспыхнул Андрей Аркадьевич. — Что же, он принимает участие в этой постыдной игре? Товарищ голодает, а он…
— Да нет же, Андрей Аркадьевич! Антона ребята задразнили, что засиживается в столовой, все знают, что он покушать любит, а ведь он съедал только первое, а второе, как все уйдут, в бумажку завертывал для Графа, то-есть, простите, для Троши. Денег лишних у Трещенко не было, а то одолжил бы! А Зоя догадалась, Зубареву в учебник деньги положила; он вернул и отругал ее.
Кухтенков улыбнулся. Улыбнулся скупо, медлительно и Кеша.
— Вот гордецы! И Антон и Зоя — хорошие товарищи. Но надо научиться действовать коллективно, — сказал Кухтенков.
— Может, нам всем классом деньги собрать? — предложил Кеша.
Кухтенков покачал головой:
— Ты меня не понял. Это может оскорбить Трофима. А потом, Кеша, никогда не забывай, что живешь в Советской стране, стране с добрым сердцем, мудрым умом и сильными руками, стране, которой никогда не безразлична судьба ее детей.
В этот день Зубарев снова не явился в школу.
В перерыв Кухтенков вызвал к себе Варвару Ивановну и Хромова.
— Вот видите, Андрей Аркадьевич, — сказал Кухтенков, — таков уж наш учительский труд: каждый день ставит перед нами новые задачи… Кто ищет «спокойной жизни», тому в школе делать нечего! Кто ищет спокойствия, тот сделает «зевок», а в школе это не так безобидно, как в шахматах! Тут не деревянные пешки, а живые люди!
Учительница, по своему обыкновению, закурила.
— Надо внести за мальчика деньги, и все, — сказал Хромов. — Что же, школа не найдет этих ста рублей?
— Да? Вы так думаете, Андрей Аркадьевич? — жестко спросила Варвара Ивановна. — Легко же вы решаете педагогические проблемы!
Хромов покраснел.
— Дело не только в сотне рублей, — продолжала учительница. — Зубарев так же может, как и Зоя, взять да уйти на Иенду.
— Деньги найдем. Сегодня же. Но это половина дела, — сказал Кухтенков. — Надо поговорить с ним. Я поручаю это вам, Андрей Аркадьевич. Подумайте… А вы, Варвара Ивановна, напишите письма матери Зубарева и в прииском. Надо помочь Дарье Федоровне.
Утром следующего дня учитель пришел в интернат. Ребята занимались. Большой стол был завален книгами, тетрадями, линейками. Что-то сосредоточенно читал, вцепившись в рыжие свои космы, Ваня Гладких. Зажав между толстыми пальцами ручку, быстро водил по бумаге Толя Чернобородов. Выполнял какой-то сложный чертеж Тиня Ойкин. Но через минуту в комнате никого не было. Хромов остался наедине с Зубаревым. Тот сидел, как всегда, очень прямо, тщательно причесанный, в своем неизменном галстуке под стареньким, заношенным пиджаком. На похудевшем лице юноши можно было прочесть, что он приготовился к отражению любого нападения.
