Все заняты - страница 7
Детей окружают два типа людей. Те, кто занимается ими, и те, кто их не выносит. Порой это одни и те же люди. Морандус, педиатр, испытывает отвращение к детям. Еще большее отвращение он испытывает к матерям и к их безумной манере возводить вокруг ребенка почти непробиваемую стену, непробиваемую даже для педиатра, у которого за спиной восемь лет образования и который, уж наверное, знает, каким образом функционирует такая вещь как ребенок. Ариана входит в кабинет Морандуеа. Она не произнесла ни единого слова, и это сразу погасило его раздражение. Ариана не такая мать как остальные. Она не возводит стен. Манеж смотрит педиатру прямо в глаза и произносит свои первые в жизни слова: "Морандус, машина, бум". Эти три слова восхищают Ариану и вызывают улыбку у врача. Восхищенные, они улыбаются. Они ничего не услышали, ничего не поняли, - а назавтра, после обеда, Морандус погибает в автомобильной катастрофе. Морандус, машина, бум. Случайность. Будем считать, что это была просто случайность.
"Гомез, мама, прийти". Таковы вторые слова Манеж. Безобидные слова. Месье Гомез отвечает на них любезно, как и следует: "Ну да, моя маленькая. Твоя мама скоро вернется. Я послал ее за покупками, она ушла ненадолго. Ты слышишь, в дверь звонят. Это она". Но это не она. Это полная дама с наброшенной на голову шалью, в длинной, до пола, юбке, с пухлыми маленькими пальчиками и с фотографией в дрожащих руках. На фотографии - худенький голенький младенец, лежащий на звериной шкуре. Месье Гомез смотрит на фото. И по грусти в глазах новорожденного он узнает свой портрет. Он поднимает голову, смотрит на полную даму, которая еще ничего не сказала и дрожит от страха, что ее прогонят. В глазах полной дамы месье Гомез обнаруживает такую же грусть как и в глазах младенца. Серая искорка, забытая звезда. Полная дама начинает говорить. Она произносит жуткие вещи с веселой интонацией. Она рассказывает, как она была вынуждена бросить месье Гомеза сразу после его рождения и как спустя тридцать два года отыскала его адрес. После этого никто ничего больше не говорит. Манеж смотрит на двух взрослых. На мать, которая боится быть отвергнутой сыном. На сына, который хотел бы сделать столько добра этой полной женщине, что застыл будто парализованный, даже не пригласив ее войти. Определенно, надо все сделать самой. Манеж берет руку одной и вкладывает се в руку другого, получается такой же эффект как если бы она соединила два конца одного провода, случайно разорванного тридцать два года назад, - электричество снова потекло, слова затрещали. Слезы, смех и поцелуи. Сердце - это маленький домик, даже не домик - конура, даже не конура - навес для воробьев. У сердца ограниченная вместительность. Ошеломляющая радость заполняет его целиком. В нем не остается места для чего-нибудь еще. И только через неделю месье Гомез, - а его мама осталась жить у него, и он стал за ней ухаживать как за маленькой девочкой, вспоминает слова Манеж: "Гомез, мама, прийти" - и ужасается.
* * *
Молодая девушка из голубого гипса. Фея высотой в пятьдесят три сантиметра. Хранительница тишины и времени. Короче говоря, статуя, какую нетрудно найти в любой церкви этой страны. Муляж, копия и уж точно не произведение искусства: мадам Карл не захотела бы иметь такую у себя. Намного больше, чем произведение искусства: призыв, знак И даже, дерзнем сказать, - присутствие. Да-да, присутствие, здесь, в глубине церкви, слева от главного алтаря. Миниатюрная женская фигурка голубого цвета в платье с фестонами, Она увидела как Ариана вошла, нервной походкой приблизилась и опустилась на колени Она открыла свои уши из голубого гипса и освободила свое сердце из белой лилии, чтобы услышать, что будет дальше, чтобы услышать это как можно лучше, как можно правильнее, как можно точнее. Она вздохнула, и Ариана начала говорить.
Это утомительное занятие - заботиться о мире. Пресвятая Мария. Матерь Божия, я хочу попросить Вас об одной услуге. Совсем пустяковая вещь. Это не для меня, это для моей дочери, Манеж. Мы можем понять друг друга как матери. Особенно Вы. С Вашим Мальчиком Вы всего повидали. Я не говорю, что моя малютка такая же необыкновенная как Ваш Сын. Я так думаю, но я этого не говорю. Как Вы знаете, - а ведь Вы все знаете, - Манеж никогда не закрывает глаза. Я с этим смирилась. Но теперь она предсказывает будущее. И предсказывает правильно. То, что она говорит, в точности сбывается, будто бы будущее - дверь в конце коридора, и у Манеж достаточно длинные руки, чтобы эту дверь толкнуть и сказать своим детским голоском, что находится за ней. Я не знаю, откуда это у нее. Все матери хотят, чтобы у них были выдающиеся дети, Пресвятая Мария. Но я удивляюсь, беспокоюсь, спрашиваю себя, к чему это приведет. Вы жили в Палестине, уже давно. До социального обеспечения, телевидения и программ Народного образования. Я не знаю, понимаете ли Вы это. Мир изменился. Он изменился не в основе, но внешне, - а мы и находимся в мире на самой поверхности. В глубь никто не идет, это слишком страшно и подозрительно. Ваш Мальчик ходил по воде и исцелял слепых. Но в наше время и за более безобидные вещи люди попадают в психиатрическую больницу. Я не хочу, чтобы моя дочка стала добычей больницы. Простите меня за гнев, но я не знаю, что еще сделать. Я Вам повторяю: все изменилось. Внешне. Вот Вы, по крайней мере, спокойно воспитывали Вашего Сына. И только в тридцать лет он стал обращать на Себя внимание. Манеж всего пять лет, а меня уже ею упрекают или переводят разговор на педагогику, что приводит к тому же. Она никогда не закрывает глаза - но на это людям наплевать. Зато когда она объявляет, что их ожидает, - тут они приходят в ужас. Мадам Карл больше не хочет, чтобы я убирала у нее в доме. Я Вам перескажу се доводы: "Маленькие девочки пяти лет должны быть ангелами, а не колдуньями. Я не хочу больше слушать вашу Манеж. Это очень мило - предвещать будущее, но будущее будущего - это смерть, а я не хочу, чтобы мне о ней объявляли, она и так придет слишком рано. Мне жаль, Ариана, но если вы продолжите приводить с собой малышку, я предпочту обойтись без вашей помощи. " Вот что мне сказала мадам Карл. Мои доходы сократились на треть, в одно мгновенье. Но это не все. Я отдала Манеж в один маленький детский сад. Через несколько дней все дети стали делать, как она и никто больше не захотел спать после обеда. Она предсказала будущее воспитательницам. Сначала это было смешно, затем стало пугать. Я не могу поступить как Вы, голубая Мария. Я не могу оставаться дома, вдали от всего. Даже если бы я захотела, это было бы невозможно. Достаточно иметь ребенка, чтобы погрузиться в море земной жизни. Заполнение бумаг, школьные праздники, дни рождения ее товарищей - везде я оказываюсь в неловком положении. Я не так уж часто прихожу к Вам. Я вообще впервые что-то у Вас прошу. Я говорю откровенно - лучше быть откровенной, потому что Вы все равно все видите - я почти не бываю в Ваших церквах. Разве что иногда летом, за границей, из-за прохлады. Из-за картин и свечей. Вы мне нравитесь. На картинах Вы очаровательны. Сразу понимаешь, что Бог, должно быть, был очарован Вами. Сколько лет Вам было в то время? Семнадцать, ну самое большее восемнадцать. Вы даже не пользовались косметикой, Вы носили обычное платье, в Вашей семье не было ни гроша, чтобы купить роскошную одежду. Вы прогуливались по улице, ни о чем не думая, и вдруг хоп! - перед Вами предстает Ангел, Бог окликает Вас на ходу, это не в Его привычке, наконец, все это представляют не так, Вы должны были быть очень сексуальны, короче, я Вас люблю, я даже могу сказать, что я Вас обожаю, - так сделайте одолжение, проявите милость: если Манеж получила этот дар от Вас или Вашего сына, ослабьте его немного, сделайте более незаметным. Я хочу, чтобы жизнь моей дочери стала спокойнее. Вы меня слышите? Вы меня слышите? Вы меня слышите?
