– Не-а. Я искал тебя. Ты – моя последняя и самая большая любовь.
Она смачно рокотнула горлом, будто рыгнула:
– Дерьмо собачье.
Они умолкли и полежали, не шевелясь. Лишь один раз он коснулся ее бедра и почувствовал нервное содрогание плоти, а она опустила ладонь ему на грудь – ощутить, как он дышит. Любовью они больше не занимались, просто лежали целую космическую вечность и слушали – или думали, что слышат, – как в комнате садятся пылинки. Потом она сказала:
– Ладно, мне пора домой, кошек кормить.
– Может, заночуешь?
– Нет, Майк, – ответила она, помедлив секунду. – Может, в другой раз. Ты же знаешь, у меня бзик: не могу надевать поутру вчерашние тряпки.
Он об этом знал. И улыбнулся.
Марта слезла с кровати и стала одеваться. Он любовался ее телом – в сиянии настольной лампы казалось, будто оно выточено из слоновой кости. Без толку. Разве он с самого начала об этом не знал? Знал: без толку. И все равно ощупывал ее взглядом. Машинально. Хотел оторваться – и не мог. Будто картофельные чипсы жевал.
Она вернулась к кровати, нагнулась и поцеловала его. Легкое, ничего не значащее прикосновение губ.
– Пока. Звони.
– Вот уж в чем можешь не сомневаться… – сказал он, сомневаясь.
Она ушла.
Майкл немного посидел на кровати, поразмыслил. До чего же все-таки странные существа эти люди… Что за дурная привычка сдирать струпья? Что за дурная…
Он собирался прожить с ней от силы месяц. Так оно и вышло. Они расстались без особой на то причины. Вернее, по одной причине: месяц истек. И вот – сегодняшняя вечеринка, где он был один и она была одна. И в самом разгаре они ушли вместе.
…привычка возвращаться? Туда, где обоим было не так уж и здорово?
Он знал, что больше никогда не увидит Марту.
На поверхности вздулся пузырь тоски и немедленно лопнул; в воздухе разлился запах утраты и тут же исчез. Майкл выключил свет, перекатился через пятно (уже подсохшее) и уснул.
Он просматривал листы с кратким изложением дела и диктовал коллеге вопросы. Приотворилась дверь, секретарша просунула голову и сказала, что его ждет посетитель. Он протер глаза и глянул на часы: «Надо же! Три часа кряду!» Откинулся на спинку кресла, сгреб бумаги в папку.
– Ну что, перерывчик на ленч?
Второй адвокат потянулся, хрустнул суставами.
– Давай. Встречаемся в четыре, мне еще в «Найнсаузенд Билдинг» надо съездить, забрать вклад Барбаросси.
Кирксби тяжело вздохнул и обмяк в кресле. Ему вдруг стало не по себе, как будто нечто темное и грозное нависло над его личным Вифлеемом. Потом он встал и прошел в свой кабинет. К посетителю.
Она сидела наискосок в большом кожаном кресле и улыбалась.
– Джерри! – воскликнул он обрадованно и удивленно. Радость и удивление – вот его первая реакция. – Бог ты мой! Сколько лет?..
Она улыбалась, чуть приподняв краешек рта. Он вспомнил: это ее веселая улыбка.
– Шесть месяцев. А что, показалось дольше?
Он ухмыльнулся и пожал плечами. Они сошлись два с лишним года назад. А потом он от нее ушел. К Марте. С которой прожил месяц.
– Когда наслаждаешься жизнью, время летит быстро. – Она заложила ногу за ногу, давая понять этим жестом, что его распутство достойно самого сурового осуждения.
Он обошел вокруг стола и опустился в кресло.
– Джерри, не будь такой жестокой.
Еще одно возвращение. Сначала Марта – как гром с ясного неба, теперь Джерри… как чертик из коробки, да?
– Почему вас всех так и тянет в мои сети? – Он попытался смотреть Джерри в глаза, но ей такие штучки удавались лучше. Он почувствовал себя виноватым.
– Наверное, я бы могла тебе подкинуть кое-какие впечатляющие факты для многомиллионной тяжбы против одного из моих конкурентов, – сказала она, – но на самом деле мне очень захотелось тебя повидать.
Чтобы выиграть несколько секунд, он выдвинул и задвинул верхний ящик.
– Но зачем, Джерри? Зачем? Господи, да неужели мало на свете такого добра? Разве нельзя найти свежий источник, не забредая черт-те куда? – Майкл произнес это ласковым тоном, потому что этой женщине он говорил «я тебя люблю» два года, не считая последних семи месяцев, а семь месяцев назад он сказал «сваливай», но так и не понял, что это слово было всего лишь окончанием фразы.
