Час спустя вернулся под всеми парусами барказ, осевший под тяжестью полных бочек. Пока бочки поднимали из шлюпки и спускали в трюм, мичман Хукер подбежал к Хорнблауэру и козырнул.
– На берег пригнали быков, сэр, – сказал он. Хорнблауэру стоило некоторого труда сохранить невозмутимый вид и надлежащим образом принять новость.
– Как много? – выговорил он – вопрос показался ему уместным, чтобы протянут время, но ответ удивил его еще более.
– Сотни, сэр. Главный даго много чего говорил, но ни один из наших по-ихнему не понимает.
– Пришлите его ко мне, когда следующий раз отправитесь на берег, – сказал Хорнблауэр.
За оставшееся время Хорнблауэр постарался все продумать. Он окликнул впередсмотрящего на грот-бом-брам-стеньге, желая убедиться, что тот внимательно следит за морем. Существует опасность, что со стороны океана подойдет «Нативидад». Тогда «Лидия» окажется застигнута врасплох, в то время как половина ее команды на берегу, не успеет выйти из залива и принуждена будет сражаться в замкнутых водах с многократно превосходящим противником. С другой стороны, есть шанс укомплектовать запасы и не зависеть от берега. Исходя из всего виденного, Хорнблауэр опасался тянуть с независимостью: в любой момент мятеж дона Хулиана Альварадо может захлебнуться в крови.
Эрнандес прибыл все на той же лодке с двумя латинскими парусами, которая вчера доставила Хорнблауэра на берег. На шканцах они обменялись приветствиями.
– Четыреста бычков ожидают ваших приказов, капитан, – сказал Эрнандес. – Мои люди пригнали их на берег.
– Хорошо, – сказал Хорнблауэр. Он еще не принял окончательного решения.
– Боюсь, свиней придется подождать, – продолжал Эрнандес. – Мои люди собирают их по окрестностям, но свиней долго гнать.
– Да, – сказал Хорнблауэр.
– Касательно соли. Нелегко будет собрать сто квинталов, как вы просили. До того, как наш повелитель объявил о своей божественности, соль была королевской монополией и потому редка, но я отправил отряд на соляные ямы Хикилисьо в надежде раздобыть там.
– Да, – сказал Хорнблауэр. Он помнил, что потребовал соль, но не мог вспомнить, сколько именно запросил.
– Женщины собирают апельсины и лимоны, – продолжал Эрнандес, – но боюсь, нужное количество будет не раньше чем через два дня.
– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр.
– Сахар лежит на сахарном заводе Эль Супремо. Что до табака, сеньор, у нас большой запас. Какой сорт вы предпочитаете? Последнее время мы скручивали сигары только для собственных нужд, но я могу снова засадить женщин за работу, как только они соберут фрукты.
– Кхе-хм. – Хорнблауэр удержал восторженный возглас, который чуть не вырвался у него при этих словах – последнюю сигару он выкурил три месяца назад. Его матросы потребляют низкосортный виргинский табак из скрученных сухих листьев, но такого, понятно, на этом побережье не сыщешь. Правда, он часто видел, как британские моряки с удовольствием жуют полупросушенный туземный лист.
– Пришлите сигар, сколько сочтете возможным, – сказал Хорнблауэр. – Что до остального, можете прислать любой.
Эрнандес поклонился.
– Спасибо, сеньор. Кофе, овощи и яйца раздобыть будет, естественно, легко. Но вот что касается хлеба…
– Ну?
Эрнандес заметно нервничал.
– Да простит меня Ваше Превосходительство, но у нас растет только маис. Немного пшеницы растет на тьерра темплада[3], но она все еще в руках непросвещенных. Подойдет ли маисовая мука?
Эрнандес с тревогой смотрел на Хорнблауэра. Только тут Хорнблауэр осознал, что тот дрожит за свою жизнь, и что односложное одобрение реквизиций со стороны Эль Супремо куда действеннее, чем снабженный печатями приказ одного испанского чиновника другому.
– Это очень серьезно, – сурово сказал Хорнблауэр. – Мои английские моряки не приучены к маисовой муке.
– Я знаю, – сказал Эрнандес, судорожно перебирая сцепленными пальцами. – Но я должен заверить Ваше Превосходительство, что пшеничную муку я могу взять только с боем, и знаю, Эль Супремо пока не хочет, чтобы мы сражались. Эль Супремо разгневается.
Хорнблауэр вспомнил, с каким жалким страхом взирал вчера Эрнандес на Эль Супремо. Несчастный трепещет, что его признают несправившимся с возложенными обязанностями. И тут Хорнблауэр неожиданно вспомнил то, о чем непростительно забыл. Это гораздо важнее, чем табак и фрукты, и уж неизмеримо важнее, чем разница между маисовой и пшеничной мукой.
