— Вы вели гроссбух?
— Не думаю, чтобы таковой вообще был. По крайней мере, я ничего подобного не видела.
— Вы подписывали его чеки?
— Сначала нет, но в дальнейшем он время от времени просил о такой услуге.
— Где он хранил чековую книжку?
— В ящике своего стола, который всегда держал запертым. В офисе не было сейфа.
— А вы выполняли какие-нибудь его личные поручения? Ну, к примеру, покупали ему билеты на соревнования по борьбе, запонки?
— Нет. Или очень редко.
— Он когда-нибудь был женат? До вас?
— Нет. По крайней мере, говорил, что не был.
— Вы ходили с ним на соревнования по борьбе?
— Иногда, но довольно редко. Я не люблю борьбу. Последние два года мы вообще почти никуда вместе не ходили.
— Давайте пока сосредоточим внимание на самом первом годе вашей службы у него. В офисе бывало много посетителей?
— Нет. Иной раз за целый день ни одного.
— Ну, а в среднем сколько человек в неделю?
— Я полагаю… — она задумалась, — человек восемь-девять. Может, двенадцать.
— Возьмем ту неделю, с которой началась ваша служба у Моллоя. Вы были там новым человеком, и вам многое бросалось в глаза. Сколько посетителей было в ту первую неделю и что за посетители?
Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Теперь они были другие, чем когда она их щурила. Но это, клянусь, всего лишь профессиональное наблюдение.
— Мистер Гудвин, подобное невозможно! — воскликнула она. — Прошло четыре года.
Я кивнул.
— Это всего лишь разминка. К тому времени, как мы с вами завершим нашу работу, вы припомните много такого, что, как вам казалось, невозможно вспомнить. Львиная доля воспоминаний, естественно, окажется ненужной, но будем надеяться, что хотя бы капелька из них пригодится. Посетители меня интересуют в первую очередь.
Мы разрабатывали эту тему почти два часа, и она старалась изо всех сил. Воспоминания ей были неприятны, подчас даже болезненны, особенно, что касалось второй половины года, того периода, когда она влюбилась в Моллоя или же думала, что влюбилась, и строила планы насчет замужества. Разумеется, она бы с удовольствием вычеркнула из памяти неприятные эпизоды из своей жизни и ни за что бы не стала вытаскивать их на Божий свет. Не могу сказать, что мне было так же неприятно, как и ей — все-таки я находился всего лишь при исполнении служебных обязанностей, однако и я не слишком веселился. Наконец она заявила, что больше не в силах продолжать, а я ей на это возразил, что мы еще по-настоящему и не начинали.
— Тогда до завтра, да? — сказала она. — Не знаю почему, но с вами куда сложнее разговаривать, чем с полицейскими и с окружным прокурором. Странно, ведь они враги, а вы — друг. Ведь вы друг, правда?
Это была ловушка, но я в нее не попался.
— Я хочу того же, чего хотите вы, — уточнил я.
— Знаю, но я просто не в состоянии продолжать. Так до завтра?
— Разумеется. До завтрашнего утра. У меня будут другие дела, поэтому вам придется иметь дело с мистером Вульфом. Сможете подъехать к нам в офис в одиннадцать утра?
— Думаю, что да. Только я бы предпочла беседовать с вами.
— Не такой уж он и страшный. Просто не обращайте внимания, если он начнет ворчать. Он наверняка откопает что-нибудь скорей, чем я, лишь бы только побыстрей от вас отделаться. Мистер Вульф ничего не понимает в женщинах, чего нельзя сказать обо мне. — Я вручил ей визитную карточку. — Вот адрес. Итак, завтра в одиннадцать?
Она сказала «да» и встала, чтобы проводить меня до двери, но я сказал ей, что друзей провожать не обязательно.
Когда я возвратился домой, на Тридцать Пятую улицу, было уже шесть тридцать, и конференция мчалась, как паровик по рельсам.
Я порадовался, когда увидел, что Сол Пензер сидит в красном кожаном кресле. Безусловно, на него претендовал Джонни Кимз, но Вульфу пришлось на того шикнуть. Тот самый Джонни, которым одно время овладела мания величия, и он решил, что моя работа подходит ему больше, чем мне, или же, что он подходит для нее больше, чем я, и которому пришлось с этой идеей расстаться. Разумеется, он был великолепным оперативником, если его направить в нужное русло. Фред же Даркин — большой, толстый, к тому же лысый — четко знает пределы своих интеллектуальных возможностей и с ним проще. Увы, о большинстве куда более башковитых людей такого не скажешь. Что касается Орри Кэтера, он изящен и элегантен, да и работает, как истинный денди… Ну, а желание Сола Пензера остаться свободным художником я целиком и полностью одобряю, тем более, что ему легче легкого найти себе постоянную работу. Если очень захочет, то и мою получит.
