Кате удалось сдержать слезы. Катя сказала себе, что она медик. Что много мужества и героизма нужно людям, пользующимся общественным транспортом, да и просто живущим на земле. И зверям. Катя неумело помолилась о собаке. И заставила себя переключиться на Андрея Валерьяновича, который в отличие от дворняги был еще жив-здоров и вел себя как последняя скотина. Ведь давно пора было познакомить ее со своими чудесными друзьями. Можно подумать, она не замечала, что в ее отсутствие в доме бывали гости: фужеры в ряд были не задвинуты, мельхиоровые ножи и вилки вызывающе блестели среди темных ложек. Стесняться ее Андрей не мог: двадцатитрехлетней женщиной старик должен гордиться и хвастаться. Иначе сожительствовал бы с ухоженной тетенькой, которой полтинник стукнул. Они теперь такие породистые, такие привлекательные бывают. Заумных разговоров Катя своим вдумчивым молчанием тоже не испортила бы. Что она, враг себе и Андрею? Вот научится беседовать, тогда и осмелится. Между прочим, кое-какой опыт общения с интеллектуалами у нее имелся: поболтают, поболтают о загробной жизни, мировой политике, искусстве, а потом по очереди начинают отводить медсестру в сторону и, упомянув фамилию какого-нибудь профессора, у которого лечатся, оповещают о своей изжоге. Нет, не в Кате причина. Это друзья могут сказать об Андрее нечто, не предназначенное для ее навостренных органов слуха. Напрасно она не интересовалась его биографией. Ведь, пока не расспрашиваешь о личном, человек такой, как тебе хочется. Стоит дать ему повод разоткровенничаться, и он таков, каков есть.
Но теперь, кажется, пришла пора ругаться. Почему Андрей ни разу не предложил ей совсем к нему переехать? Где и кем он до сих пор работает? К станку так по утрам не рвутся. Да и окружение у него интеллигентное. Катя-то сразу его раскусила, хоть и не подала вида. Точно был руководителем на каком-нибудь огромном заводе. А теперь консультирует частную компанию и гребет денежки за бесценные знания. Или продает начинающим давние и благодаря аккуратному использованию сохранившие рабочее состояние связи. Такая обстановка в квартире создается годами непрерывного благополучия. И поесть, попить он умеет. Те магазинные котлеты, которыми он угощал ее при знакомстве, были не привычной пищей. Просто всякие тошнотики напоминали ему детство, сам сказал. А когда Андрей поздним вечером устраивался на диване в атласной стеганой куртке, надевал тонко оправленные очки, открывал твердый черный томик Шекспира, закуривал «Мальборо» и дым сигареты смешивался с паром над золотистой кофейной чашкой, он был похож на аристократа или банкира из кинофильмов. Живьем Катя таких господ не видела, но ведь те, кто снимает, должны отвечать за достоверность образов. Катя побаивалась его в минуты этой похожести и начинала замечать, что сама она в кресло плюхается неуклюже, сок прихлебывает шумно, читает эротические романы и ерзает, словом ее присутствие всегда звучное и беспокойное.
Андрей никогда не делал ей замечаний. К чему бы это? Да уж не к добру! Люди и тех, кто им до лампочки, норовят воспитывать. А те, в ком они заинтересованы, просто обречены выслушивать нравоучения. И еще одна беда — семья. Вот навесит он ей завтра на шею золотую цепочку, приколет к воротнику обещанную еще раньше цепочки брошку с жемчужинкой и скажет: «Катенька, жена завтра возвращается из Европы. Не приходи больше. Отъелась, приоделась, и хватит». Очевидно, поэтому он и не сводит ее с компанией, подлец! Нет, надо все-все выяснить. Хватит изображать из себя сиротку, довольную любой малостью, трахающуюся со здоровым, бодрым, но ведь пенсионером. Чего ради? Практики? В конце концов, она знакомых парней-ровесников из-за него забросила. А скольких упустила, не познакомилась? Это ему торопиться некуда. Не на кладбище же!
Катя вылетела из трамвая и побежала к дому, так ей не терпелось начать допрос. Она привычно отперла дверь своим ключом и обнаружила Андрея Валерьяновича в постели. Не задумываясь, включила свет и дернула одеяло с упреком: «Дрыхнешь?» Она не вскрикнула. Не заревела. Даже не испугалась. Она сохранила к покойникам детсадовское любопытство: какой он, мертвый? Вяло пощупала руку Андрея Валерьяновича, тупо и внимательно осмотрела лицо. Разочарованно подумала: «Так и не поговорили по душам». Прикрыла остывающее тело с головой и пошла в кухню. Сварила кофе, неторопливо выпила и раздраженно пробормотала: «Чушь какая-то». Однако встать со стула, дойти до спальни и еще раз полюбоваться на эту чушь не решилась.
