В этом смысле всякая историческая концепция неизбежно структурируется как открытая и незавершенная, тем более, что история России содержит великое множество вопросов, ответ на которые возможен только через «расположение трудностей в ином порядке».
Историю вершат люди. Они же ее нередко искажают и фальсифицируют. Разобраться в событиях минувших лет и эпох, вникнуть в действия и характеры персонажей истории — означает понять суть исторических процессов, происходивших в те времена.
Историк Ю. Магаршак справедливо полагает, что во всех странах мира правители старались переписать историю под себя, поэтому стремились повлиять на историков, писателей и драматургов. Ложь, ставшая канонической, превратилась в часть незыблемой части культуры многих стран, а также и мировой истории. Россия в этом ряду является, возможно, первой среди равных, но далеко не единственной. Ибо в российской истории искажено так много, что иногда кажется, что нет ни одного участка ее длиной в несколько десятков лет, который историческая наука описывала бы объективно[4].
Разумеется, история — это то, что произошло, свершилось, и другого не дано. Ни отменить свершившегося, ни добавить в него ничего нельзя, разве только в фантастических романах. Но почему бы не добавить немного любознательности, игры воображения и ума, и поставить вопрос, «что было бы, если…».
Если бы, например, князь Владимир выбрал не православие, а католичество, ислам или иудаизм? Ясно, что развитие государства и общества протекало бы иначе. Как развивалась бы Россия, если бы декабристы победили? Или если бы власть в стране захватил вождь крестьянско-казацкого восстания Е. Пугачев? Можно ли представить себе Россию без Великого Октября? Что было бы, если бы летом 1941 г. первым начал военные действия не Гитлер, а Сталин? Как развивались бы события, если бы в борьбе за власть после смерти Сталина верх взял Л. Берия? Или если бы вместо М. Горбачева генсеком был избран Г. Романов? Эти и многие другие вопросы интересны тем, что требуют учета причинно-следственных связей, осмысления культурно-исторического контекста, исторической случайности, психологических факторов и обстоятельств, в конце концов, субъективного фактора.
В своей статье с броским заглавием «То, чего не было, — не забывается» В. Рыбаков делает любопытные выводы о значении альтернативной истории. «Альтернативные истории ценны для нас тем, что они, во-первых, как нельзя лучше фиксируют уровень исторической грамотности тех или иных групп населения. Во-вторых, они с полной откровенностью демонстрируют характер и эмоциональную интенсивность отношения этих самых групп к тем или иным реальным и полуреальным или даже вполне вымышленным историческим событиям. И, наконец, в-третьих, с предельно возможной откровенностью обнажают исторические ожидания и фобии этих же самых групп. Ни один другой вид исторического и историографического творчества на такое не способен»[5].
Сопоставление различных видов знания в идее альтернативности истории позволяет говорить о сложности познания в связи с неопределенностью, более того, вероятностью исторического процесса. Но сослагательность сослагательности рознь. Историк и философ С. Экштут пишет о контрфактическом моделировании в истории и выделяет пять уровней постижения проблемы:
1) этот уровень связан с поиском исторической альтернативы в реальном историческом пространстве, в реальном социальном времени — здесь и теперь. Это касается событий, которые не завершились;
2) событие совершилось, произошло то, что произошло. Но еще вчерашние непосредственные участники событий, сохраняющие ощущение непосредственного контакта с выбором того, что стало событием, моделируют ситуацию: а что было бы, если бы… (например, смоделируем ситуацию после победы восстания 14 декабря 1825 г.);
3) сталкиваются мнения историков, которые не были непосредственными свидетелями событий, с мнениями участников событий;
4) историк, изучивший события, пишет текст, но при этом логика исследования и логика изложения отличаются. Историк не застрахован от субъективизма и может исказить события и придать большее значение тому, что на самом деле не имело такого звучания; так рождается ирония истории. На этой стадии моделируется контрфактическое развитие событий, которое становится историографическим фактом;
