- И что он сказал?
Она перевернулась и приподнялась на локтях, надвинувшись на меня, так что одна большая безупречная грудь затмила полмира.
- Он сказал, Рэнди, что может идентифицировать причину моей так называемой нимфомании. Он говорит, что она не имеет под собой никакой физиологической основы. Он говорит, что таковая редко присутствует. Обычно это обусловлено тем, что человек страстно хочет быть любимым. И есть какое-то препятствие. У меня это внешность. Бог мой, что у меня творилось в душе. Средоточие безумных желаний. А эта моя семья! Господи. Они давали тебе затрещину ты ни за что - просто за то, что ты прошла мимо. Странно кажется, как подумаешь об этом - о том, что ты проводишь всю оставленную жизнь сводя счёты. Он сказал, что именно этим я и занимаюсь. Что я затаила обиду на мужской пол. Он не замечал меня, когда я хотела, чтобы меня заметили. Он сказал, что это скверно, потому что теперь я никого не смогу любить по-настоящему. Чёрт возьми, наверное, я вполне без этого обхожусь. Я спросила его, почему у меня столь велика потребность в физической любви. Он сказал, что это просто символ. Он сказал, что если ему дать время, он сможет меня излечить. И я подумала над этим и сказала ему, что, мол, большое спасибо - я и так проживу. Вот так-то, Рэнди. Я действительно тебя ненавижу. Ты можешь в это поверить?
И, посмотрев на неё, я смог в это поверить. И, несмотря на это, понять её. И, несмотря на это, пожалеть и полюбить ребёнка, которым она когда-то была.
И пожалеть себя за то, что мне случилось встать в нужном месте в нужное время, для того, чтобы меня переехала эта беспощадная женщина-машина, при всём при том осознавая, что это ни в коей мере меня не оправдывает. Она лишь раскрыла во мне изначальную чувственность, мазохистскую слабину, о которой я не подозревал.
Она редко так со мной разговаривала. По большей части мне была уготована роль мальчика для битья.
Был ещё один случай.
- А Ноэль знает об этом, Рэнди?
- Я ей не рассказывал, если ты это имеешь в виду.
- Но она знает?
- Я в этом совершенно уверен.
- Разве тебя это не тяготит? Ты не хотел бы покончить со всем этим и попытаться снова сделать её счастливой?
- Я знаю, что мне следовало бы это сделать.
- Но ты будешь это продолжать в том же духе, правда?
- Да. Наверное, так.
- Скажи мне, почему.
- Что ты имеешь в виду?
- Скажи мне, почему ты не собираешься с этим покончить.
- Потому что ... я не могу.
- Вот это я и хотела от тебя услышать. Позволь мне рассказать тебе о других, Рэнди. Разве ты не хочешь меня послушать?
- Пожалуйста, не надо, Уилма.
- Мне нравится о них разговаривать. Так же, как я разговариваю с ними о тебе.
- Перестань, Уилма.
- Я перестану. Скажи мне, какой ты. Ты слабый?
- Слабый, грешный и грязный.
- И тебе стыдно?
- Нет. Мне не стыдно.
- А должно быть стыдно?
- Да, должно быть. То, что я делаю, грех в глазах людей и Бога.
- Это чудесно звучит. Ты должен когда-нибудь ещё раз это сказать. Но сейчас мы прекратим разговор, правда, Рэнди? Сейчас, дорогой, мы прекратим разговор. Правда? Правда?
И не было никакого спасения, как и всегда. Как будто я хотел греховности. Как будто я стремился к деградации. Как будто мне нужно было и дальше казнить себя за какие-то непонятные преступления, за ту вину, которую мне ещё не разъяснили. И я спрашивал себя - убью ли я её когда-нибудь. Это было единственным возможным выходом. Она была неистощима на мелкие унижения. Вытряхивать её пепельницы. Сортировать её одежду для чистки. Ухаживать за её обувью. Прибираться за ней. Она была здоровый, крепким животным и разбрасывала всё как попало в комнатах, в которых жила. Ей нравилось заставлять меня рассказывать ей про то, каким большим человеком я собирался стать. Иногда она заставляла меня пересказывать эти старые мечты, пока я стелил её постель, в то время как она сидела у туалетного столика, наблюдая за мной в зеркало.
Я знал о других её романах. Она делала так, чтобы я обязательно о них узнал. Жаль, что уши нельзя закрыть, как глаза. Но я не был смещён. Я обладал ею в большей степени, чем кто-то другой, и этого было достаточно. До тех пор, пока она не подпустила к себе Гилмана Хайеса.
