В книге «Первые три минуты» я впервые применил прием двухуровневого текста. Там есть самодостаточный основной текст, в котором нет формул (ну, почти нет). И есть техническое приложение, которое необязательно читать для понимания основного текста. В приложении я пытаюсь объяснить хотя бы те математические тонкости, которые можно изложить на уровне средней школы. Тот же прием я использовал позже при написании книги «Открытие субатомных частиц», а также в своей последней книге «Объясняя мир». Эти приложения адресованы отчасти мне самому — там содержится то, что я захотел бы прочитать, если бы был подростком.
Одна из причин, привлекающих ученых вроде меня к написанию научно-популярных текстов, — это возможность вовлечь в дискуссию. Полемический стиль научно-популярных текстов зародился еще во времена золотого века исламской науки. Тогда в центре внимания были ценность науки и ее отношение к исламу. Один из самых талантливых мусульманских астрономов, перс аль-Бируни, был недоволен антинаучными настроениями среди исламских экстремистов, а ученый и врач ар-Рази, которым восхищался аль-Бируни, утверждал, что ученые приносят человечеству больше пользы, чем религиозные лидеры, чудеса которых не более чем хитрые трюки. В ответ знаменитый врач Авиценна сказал, что ар-Рази следует рассуждать о тех вещах, в которых он разбирается, — о фурункулах и экскрементах.
Во время научной революции полемика появилась и в научно-популярных текстах европейских ученых. Галилей не только не подчинился приказам Римской инквизиции, когда в своем «Диалоге» доказывал, что неподвижно именно Солнце, а не Земля, — он написал «Диалог» не на латинском языке ученых, а на итальянском, и использовал небольшое количество математических выкладок, чтобы его сочинение смог прочитать и понять любой грамотный итальянец. Его соотечественники сумели это оценить; к тому моменту, когда Церковь приказала запретить книгу, весь ее тираж был распродан.
Дарвиновское «Происхождение видов» является практически единственным примером отчета о профессиональном научном исследовании высочайшего уровня, в котором одновременно, по крайней мере неявно, открывается полемика (как сказал Дарвин, «один большой аргумент») о важной для общества проблеме — основах религиозной веры. Дарвин надолго разрушил почти общепринятую гипотезу о необходимости Божественного вмешательства, без которого невозможно объяснить способности растений и животных. Книга Дарвина вовлекает в полемику отчасти потому, что она прекрасно читается. (Конечно, Дарвин как писатель имел преимущество в том, что биология в его время была недостаточно развита для использования математического аппарата, поэтому ему не нужно было решать, как объяснить математические идеи публике.)
Полемика относительно науки и религии продолжается и поныне, и особенно это заметно в книгах Ричарда Докинза (включенных Макьюэном в свой канон) и Сэма Харриса, с одной стороны, и Джона Полкинхорна и Фрэнсиса Коллинза — с другой. Я и сам высказывался по этой теме, главным образом в нескольких статьях в The New York Review of Books, но я никогда не встречал человека, чья религиозная вера пошатнулась бы из-за приведенных мной контраргументов. Нет, я не Дарвин.
Несколько лет назад я начал много писать о другой проблеме — о государственной поддержке науки. В свое время администрация Рейгана предложила построить очень большой ускоритель элементарных частиц, Сверхпроводящий суперколлайдер (SSC). Работа началась, было потрачено около $1 млрд, но вопрос о продолжении финансирования проекта оставался открытым. Меня и других физиков попросили объяснить в комитетах при конгрессе, в редакционных советах и на публичных собраниях, почему SSC был хорошей идеей. Мне настолько часто приходилось выступать в защиту редукционистских целей физики высоких энергий и рассказывать о пользе поиска законов, дающих начало всем цепочкам объяснений, что я написал об этом книгу «Мечты об окончательной теории». Увы, в 1993 г. финансирование SSC было прекращено, но, хотя я и сильно огорчен тем, что мы, физики, не смогли убедить конгресс в его необходимости, я все же горжусь, что написанная мной книга попала в канон Макьюэна.
