Грабин был личностью весьма противоречивой. Одни по сей день считают его чуть ли не «гением советской артиллерии», другие – авантюристом и шарлатаном. Так или иначе, будучи человеком очень амбициозным и авантюрным по натуре, он в то же время являлся типичным приспособленцем сталинской эпохи. Грабин лучше других понимал, что для того, чтобы стать знаменитым конструктором, а этого он, безусловно, желал, вовсе не обязательно конструировать какие-то выдающиеся пушки. Главное, эффектно представить свое творение руководству страны и в первую очередь товарищу Сталину.
Военный историк Виктор Мальгинов дал очень точную характеристику конструктору: «Грабин ставил себе в заслугу так называемый «скоростной метод проектирования», широко применявшийся в его КБ. На деле это означало, что при проектировании не производилась проверка всех выполняемых расчетов, альтернативные варианты конструкторских решений не рассматривались, конструкция не оптимизировалась. Опытный экземпляр пушки делался очень быстро (о чем соответственно громко рапортовали), а затем начинался долгий и мучительный процесс доводки. Сэкономленный во время проектирования день оборачивался лишним месяцем доводки».[20]
Приказом по заводу от 15 января 1934 г. Грабин был принят на должность начальника КБ. При этом он являлся сторонником специальных орудий, то есть предназначенных для определенной тактической задачи. Разработку такого вида орудий поддержал нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Последний не только одобрил работы по созданию специальной дивизионной пушки, но и выделил средства для премирования ее будущих создателей, дал соответствующие указания директору завода № 92.
Надо сказать, что отношения Грабина с Радкевичем, да и с последующими директорами завода № 92, складывались непросто. Радкевич видел в конструкторском бюро всего лишь помощника в освоении массового производства. Грабин же хотел изобретать, творить и внедрять в производство собственные разработки. Это сразу же создало почву для конфликтов. Однако используя свою напористость, нередко переходившую в наглость, привлекая всевозможные связи в вышестоящих ведомствах, конструктор сумел навязать руководству завода именно разработку и внедрение новых артиллерийских систем.
Изготовление опытного образца Ф-20 завод закончил уже в феврале того же 34-го года. В апреле он прошел заводские испытания на полигоне, после чего началось изготовление опытной партии в количестве трех штук. В ходе последующих стрельб выявилось, что полууниверсальность, а именно требование по борьбе с воздушными целями, отрицательно сказывалась на массе пушки и снижала ее характеристики, как полевого дивизионного орудия. Тем не менее завод приступил к освоению серийного производства Ф-20. С этого времени артиллерийское производство получило наибольший удельный вес в программе завода.
Параллельно КБ Грабина разрабатывало и внедряло проект специальной 76-мм дивизионной пушки Ф-22. Однако в начале работы по этим двум орудиям шли медленно. Не хватало сборочных площадей. Сварка еще не была внедрена, и детали скреплялись заклепками. Изготовление стволов осложнялось тем, что Главное артиллерийское управление (ГАУ) РККА требовало обеспечивать живучесть пушки в 10 тыс. выстрелов. Это заставило ввести в конструкцию ствола сменную трубу – лейнер. Забегая вперед, можно сказать, что опыт Второй мировой войны показал, что замена лейнеров не проводилась, поскольку дивизионные пушки просто достигали такого числа выстрелов за всю войну. В дальнейшем перешли к стволам-моноблокам, что значительно удешевило и упростило производство орудий.
В первые годы работы предприятия неудовлетворительно функционировал планово-оперативный отдел завода. Отсутствовало межцеховое планирование, в результате чего «завод работал без необходимых заделов и с резким невыполнением программы». Характерным явлением было огромное количество сверхурочных часов (только в апреле 1934 г. – 2800 часов), но в это же время простои только по машиностроительному цеху составили 9000 часов.[21]
Руководство завода попыталось лимитировать сверхурочные работы, но это лишь повлекло за собой их укрытие. Так, в июле того же года в ходе проверки в машиностроительном цехе обнаружилось примерно 1000 сокрытых сверхурочных часов, отраженных только в первичных цеховых документах. В феврале 1935 г. на заседании завкома в очередной раз был поднят вопрос о сверхурочных. На нем были приведены данные о том, что за прошедший 1934 г. завод использовал свыше 120 тыс. сверхурочных часов, не считая «неофициальных», скрытых. Руководству предприятия рекомендовали существенно улучшить планирование производства.
