Говорят, он сказал: «Привет, я — Фред Датский». А у нее не появилось ни малейшего подозрения, что «Фред Датский» — не то же самое, что «Фред из Дании».
За исключением маленького Лихтенштейна, где наследный принц женился на принцессе из династии Виттельсбахов, к настоящему времени престолонаследники всех европейских стран заключили брак или обручились с простыми смертными.
В королевских домах браки всегда были стратегическими альянсами. И продолжают быть таковыми по сей день. Вся разница только в том, что сегодня власть гарантируется не связью с соседними государствами, а союзом с собственными подданными. Правда, традиционалистов это огорчает, но и они не могут ответить на вопрос, какой смысл имел бы для шведской кронпринцессы брак с датским принцем, если она не может получить Данию в наследство? Они говорят о «величии королевского положения», которое несовместимо с официантками и телеведущими. Но разве величию византийской империи или русского царства как-то навредило, что в Византии на троне сидела бывшая цирковая актриса (Феодора, супруга Юстиниана), а в России — дочь крестьянина (Марта Скавронская, будущая Екатерина I)?
Вероятно, подданные восприняли бы почти как афронт, если бы принц Уильям сегодня женился на дворянке, а может, даже на немецкой принцессе. Но он выбрал славную дочь обычного англичанина, которую народ считает такой же, как они все.
Образцом подобного союза была женитьба норвежского кронпринца Хокона на матери-одиночке Метте-Марит, дочери безработного алкоголика. Ее ребенок появился на свет в результате связи с человеком, замеченным в каких-то делах с наркотиками. На свадьбе мальчик нес цветы, а сейчас является живым доказательством открытости и современности норвежской смешанной королевской семьи.
И вообще, разве может монархия существовать долго без «популярности», без народной любви? А может быть, взаимная приязнь между королем и народом, которую все время надо завоевывать заново, и есть основной принцип монархии? И еще вопрос: непопулярный король — все еще король или уже деспот? Так как короли в наши дни не имеют больше никакой власти, то без любви они не были бы даже деспотами. Они просто оказались бы не нужны. Народное признание, которое в древних ритуалах коронования выражается возгласами и аплодисментами, всегда было conditio sine qua non — необходимым условием королевской власти. «Это слово — КОРОЛЬ — является талисманом, волшебным средством, которое дает главное направление всем силам и всем талантам», — пишет так уважаемый Бодлером противник просвещения Жозеф де Местр в своем «Этюде о суверенитете», но это волшебное средство бессильно, если королевское владычество не подкреплено любовью.
Королевские дома поняли: их единственный шанс сохранить свое существование и в XXI веке заключается в том, чтобы освободиться от балласта неверной знати с ее безукоризненной генеалогией и объединиться с действительной властью наших дней — с народом.
Правда, тут есть маленькая проблема: дамы буржуазного происхождения принадлежат к тому общественному слою, который во главу угла ставит самореализацию, индивидуализм и счастье в жизни. А эти ценности, к сожалению, трудно совместить с королевским положением. Если свежеиспеченная кронпринцесса пытается их придерживаться, это приводит к коллизиям, которые губят брак и уже заканчивались булимией и депрессиями. Потому что именно короли не имеют права на самореализацию и на индивидуализм.
Урожденным принцессам это внушается с младых ногтей, а простым женщинам — нет. Кстати, по-настоящему это поняла Сильвия Зоммерлат, королева Швеции. Она неукоснительно подчиняет свои личные желания интересам государства и тем самым поддерживает порядок в доме. Но большинство женщин простого происхождения терпят при дворе мучительное фиаско. Как, например, достойная самого большого сожаления Мария-Тереза Люксембургская. Придворным уже несколько раз приходилось тактично останавливать кубинскую супругу великого герцога Люксембургского, когда она пыталась на такси доехать до Франкфуртского аэропорта, чтобы оттуда тайком улететь на родину.
