В отдельном помещении на столике была выставлена продукция завода: три вида консервов.
Захарченко — своим ножом — вскрыл банки, и с того же ножа, с отменным аппетитом, съел из каждой банки по, минимум, половине; бессонная ночь пробудила аппетит.
Эту, сказал, досолить, эта самая лучшая, а эта жирновата.
Минут через десять зашёл в эту комнату и начальник охраны.
— Попробуй консервы, — велел ему Захарченко. — Посмотрим, насколько совпадём с тобою.
Костистый грек с весёлыми глазами аккуратно взял вилку, съел из каждой банки по небольшому кусочку, медленно опуская веки и словно прислушиваясь к себе.
— Эту, — сказал, — досолить, эта — самый раз, эта… немножко жирновата.
Уже на улице Захарченко сказали, что на заводе работает женщина, сын которой служит в украинской армии. Она сама в этом призналась, и сына не может простить.
«Что с ней делать?» — спросили Захарченко.
А ничего. Ничего не надо делать.
Народ, собравшийся на открытие цеха, не расходился, но довольно, по-весеннему, галдел.
Когда, не далее чем в километре, залпом отработала артиллерия, никто из них даже не сморгнул — так и болтали себе.
Выстрелы были «исходящими», стреляли не сюда, а — отсюда. Я вдруг понял, что догадался об этом на секунду позже, чем весёлые донецкие женщины.
Сначала в России много говорили о том, что «украинцы одумаются» — вот, мол, обрушится у них экономика, и они сразу вернутся в сознание. Потом здесь много говорили о том, что никто никогда не одумается — потому что, чем хуже ситуация внутри Украины, тем выше ненависть замайданной братии к России.
Реальность, судя по всему, оказалась и сложней, и проще.
Просто не стоит приводить Украину к единому знаменателю. Сорок миллионов человек — ну, как тут можно обобщать?
Есть огромная часть общества, которая никогда не одумается, но будет лишь злее и злее.
Есть огромная часть общества, которая как относилась к России с симпатией, так и относится; более того, на Украине по-прежнему живут миллионы людей, которые считают себя русскими.
Есть третья, и, может быть, самая обширная часть общества, которые склоняются то к первым, то ко вторым, но в целом — они просто живут, и неизбежно выбирают жизнь.
В минуты обострения и, с позволения сказать, обозления, слышны голоса только первых из названных нами. Единицы могли выступать против, Олесю Бузине это стоило жизни — да если бы только ему: погибли десятки, пострадали тысячи.
Однако вера в то, что всю Украину можно раз и навсегда запугать факельными шествиями и показательной истерикой пропагандистов, конечно же, наивна.
Весной 2014 года пророссийские митинги собирали на Юго-Востоке Украины сотни тысяч человек. Доныне в каждом крупном украинском городе остаётся огромное количество людей, презирающих новую украинскую власть и разумно оценивающих ничтожные итоги Майдана. Таких людей — миллионы. И с каждым месяцем их будет становиться только больше.
Момент истины случился однажды в прямом эфире программы Матвея Ганапольского — либерального журналиста, верой и правдой служащего Киеву, Майдану и АТО.
Авторов программы угораздило запустить опрос на тему «Готовы ли украинцы к тому, что партии и политики Донбасса будут представлены на общеукраинских выборах».
В студию позвонило — внимание! — сорок тысяч человек: эта выборка превышает по количеству респондентов любой социологический опрос.
До последних минут программы счёт был такой: 52 % за присутствие политиков и лидеров Донбасса на украинской политической сцене, 48 % против. Буквально в последнюю минуту счёт сравнялся — стало 50 на 50.
Ганапольский изо всех сил старался демонстрировать полное спокойствие, и делал вид, что ничего такого не происходит.
Однако прошлогодняя убеждённость впавших в патриотический угар российских империалистов в том, что «Украина расколота надвое» — убеждённость, которая даже здесь, в России, давно ослабла — вдруг получила блестящее подтверждение. Просто обескураживающее.
Нестабильная социальная ситуация на Украине, воинствующий абсурд «блокады Крыма», драки в Раде, явная несамостоятельность украинской власти, твёрдое ощущение невозможности разрешить военным путём ситуацию на Донбассе — всё это, как ни странно, позволило поднять голову части украинского общества.
