— Товарищ полковник, трам-парам-пам-пам.
— Вольно, — даже не говорит, а лёгкой судорогой щеки останавливает доклад Моторола.
Из армии он уволился старшим сержантом. На Юго-Восток он приехал в том же звании; хотя никаких званий тут поначалу не было. И вот — то, что называется вертикальная мобильность.
В этом он схож с Виктором Яценко: в большую историю заявился тип, которому нет тридцати, отлично отработал своё — и вот.
Минуту поговорив с тремя подполковниками, Моторола уселся на квадроцикл с флагом «Спарты», врубил музыку так, что задрожали стёкла в кафе, и поехал в своё подразделение.
Те, кто когда-нибудь имел отношение к российским вооружённым силам, или к органам внутренних дел, или к спецслужбам, — знает, что так себя вести не принято. Вот эта музыка дурная на полную громкость, это неформальное поведение — так нельзя, так не делают.
Но Моторола установил свои правила, ему — позволяется.
В этот раз мы заехали к нему в гости с военкором Евгением Поддубным.
Там, где живёт «Спарта», — раньше была, кажется, школа, или что-то наподобие.
До сих пор всё было недосуг спросить у Моторолы, с чего начиналась его война здесь — в тот момент я его, естественно, не видел и не знал.
— А сколько ты здесь времени уже?
— С февраля 2014 года.
— Ходит куча слухов, что ты поджигал базу «правосеков», потом в Харькове нашёл себе жилинских ребят…
— Да, с жилинскими ребятами я был, — уклончиво отвечает Моторола.
Кабинет, где мы сидим, напоминает прихожую в деканате того университета, где я учился когда-то: три стола, на стене карта, много разнообразного народа, всем лет 25–35 на вид, одна строгая, или, скорей, равнодушная девушка в камуфляже.
Здесь можно курить. Моторола курит тонкие сигареты.
Постепенно все куда-то расходятся; из подсобки нам приносят бутылку коньяка; сам Моторола не пьёт, я ни разу не видел, чтоб он употреблял алкоголь; зато мы с Поддубным употребляем, и это видели, увы, многие.
— Есть известная фотография, гдеты стоишь в Харькове на митинге, — говорю я, закусывая корочкой хлеба.
— Мы сопровождали товарища, который нёс обращение к президенту.
— Сколько ты там был?
— 26 февраля приехал — значит, где-то недели две пробыл в Харькове.
— А почему в Харькове не получилось?
— Потому что те люди, которых поддерживали и которые что-то обещали — просто сбежали и бросили всех. Ты говоришь: «жилинские ребята» — на тот момент, когда я с ними познакомился, они думали, что они жилинские ребята. Впоследствии оказалось, что они просто брошенные люди, за которыми домой потихонечку приходит СБУ, забирает их и сажает в глубокий подвал.
— Что было дальше?
— Дальше уже вариантов там находиться не было.
— А где ты там жил?
— С единомышленниками. Когда приехал в Харьков, у меня было ровно столько денег, чтобы уехать обратно домой в Россию. Но когда я попал в Харьков, я понял, что домой в Россию я вернусь не скоро. Потом я уехал в Крым.
— Была такая история, когда ты пришёл к Стрелкову и сказал, что ты морпех?
— Когда мы разговаривали со Стрелковым, он нас всех собирал и проводил собеседования. И тем, кто, по его мнению, мог пойти с ним, он сказал: если да, то да, если нет, то нет. Решения все принимали самостоятельно. Он меня спросил, где я служил. Я ему сказал: такие-то года, был там-то и там-то. Спросил, кто командиры. Ну, в качестве проверки, я не знаю. Я спокойно ответил на все вопросы и вот встал вместе со Стрелковым. И потом нас посадили на борт. Дали по парашюту. Забыли сказать, как им пользоваться, — Моторола посмеивается, но так, в меру: видно, что он не шутит.
— А ты не прыгал никогда, в смысле, не летал?
— Нет. Выкинули. Мы разлетелись по всему Славянску. Потом собирались в течение недели.
— Я помню, как вы собирались в Славянске, террористы, — неожиданно подключается Поддубный. — Хотел убить моего оператора зачем-то. Принести в жертву, так сказать.
— На самом деле всё было иначе, ты всё не так преподносишь, — спокойно парирует Моторола.
— Я помню, как всё это было, — говорит Женя, разливая по второй.
— Я вышел только что из боя, — рассказывает Моторола. — Когда я шёл, в меня стреляли со всех сторон. Я потерял свои очки.
