В ответ я рассказал им свою историю, более удивительную, чем бред Вано. Слушали они меня доверчиво и жадно, как дети сказку, ни одной скептической ухмылочки не промелькнуло на лицах, только Дьячук то и дело нетерпеливо подскакивал, бормоча: «Дальше, дальше…», а глаза у обоих блестели так, что, по-моему, им самим следовало повторить опыт Вано со стаканом спирта. Но когда я кончил, оба долго-долго молчали, предпочитая, видимо, услышать объяснение от меня.
Но я тоже молчал.
— Не сердись. Юрка, — проговорил наконец Дьячук и начал мямлить: — Дневники Скотта читал или ещё что-то такое, не помню. В общем, самогипноз. Снеговые галлюцинации. Белые сны.
— И у Вано? — спросил Зернов.
— Конечно. Я как медик…
— Медик вы липовый, — перебил Зернов, — так что не будем. Слишком много неизвестных, чтобы так, с кондачка, решить уравнение. Начнём с первого. Кто вытащил снегоход? Из трехметрового колодца, да ещё зажатый в такие тиски, каких на заводе не сделаешь. А весит он, между прочим, тридцать пять тонн. У санно-тракторного поезда, пожалуй, силёнок не хватит. И с помощью чего вытащили? Канатами? Чушь! Стальные канаты обязательно оставили бы следы на кузове. А где они, эти следы?
Он молча встал и прошёл к себе в рубку штурмана.
— Да ведь это же бред, Борис Аркадьевич! — крикнул вслед Толька.
Зернов оглянулся:
— Вы что имеете в виду?
— Как — что? Похождения Анохина. Новый Мюнхгаузен. Двойники, облака, цветок-вампир, таинственное исчезновение…
— Мне кажется, Анохин, когда мы подошли, у вас в руках была камера, — вспомнил Зернов. — Вы что-нибудь снимали?
— Все, — сказал я. — Облако, спаренных «Харьковчанок», двойника. Минут десять крутил.
Толька поморгал глазами, все ещё готовый к спору. Сдаваться он не собирался.
— Ещё неизвестно, что мы увидим, когда он её проявит.
— Вы сейчас это увидите, — услышали мы голос Зернова из его рубки. — Посмотрите в иллюминатор.
Навстречу нам на полукилометровой высоте плыл натянутый малиновый блин. Небо уже затянули белые перистые нити, и на фоне их он ещё меньше казался облаком. Как и раньше, он походил на цветной парус или огромный бумажный змей. Дьячук вскрикнул и бросился к двери, мы за ним. «Облако» прошло над нами, не меняя курса, куда-то на север, к повороту ледяной стены.
— К нашей палатке, — прошептал Толька. — Прости, Юрка, — сказал он, протягивая руку, — я дурак недобитый.
Торжествовать мне не хотелось.
— Это вообще не облако, — продолжал он в раздумье, подытоживая какие-то встревожившие его мысли. — Я имею в виду обычную конденсацию водяного пара. Это не капельки и не кристаллы. По крайней мере, на первый взгляд. И почему оно так низко держится над землёй и так странно окрашено? Газ? Едва ли. И не пыль. Будь у нас самолёт, я бы взял пробу.
— Так бы тебя оно и подпустило, — заметил я, вспомнив невидимую преграду и мои попытки пройти сквозь неё с кинокамерой. — К земле жмёт, как на крутых виражах, даже похлеще. Я думал, у меня подошвы магнитные.
— Живое оно, по-твоему?
— Может, и живое.
— Существо?
— Кто его знает. Может, и вещество. — Я вспомнил свой разговор с двойником и прибавил: — Управляемое, наверно.
— Чем?
— Тебе лучше знать. Ты метеоролог.
— А ты уверен, что оно имеет отношение к метеорологии?
Я не ответил. А когда вернулись в кабину, Толька вдруг высказал нечто совсем несусветное:
— А вдруг это какие-нибудь неизвестные науке обитатели ледяных пустынь?
— Гениально, — сказал я, — и в духе Конан Дойла. Отважные путешественники открывают затерянный мир на антарктическом плато. Кто же лорд Рокстон? Ты?
— Неумно. Предложи свою гипотезу, если есть.
Задетый, я высказал первое, что пришло в голову:
— Скорее всего, это какие-нибудь кибернетические устройства.
— Откуда?
— Из Европы, конечно. Или из Америки. Кто-то их придумал и здесь испытывает.
— А с какой целью?
— Скажем, сначала как экскаватор для выемки и подъёма тяжёлых грузов. Попалась для эксперимента «Харьковчанка» — вытащили.
— Зачем же её удваивать?
— Возможно, что это неизвестные нам механизмы для воспроизведения любых атомных структур — белковых и кристаллических.
— А цель… цель? Не понимаю…
