Тень Оливье молча двинулась к лесу, где ждали стреноженные лошади. Он прибыл один вместо конюхов и не затем, чтобы только отвести лошадей на заставу, а потому, что втайне надеялся на мое возвращение.
— Оливье! — позвал я.
Тень впереди остановилась.
— Ано?
Удивление, оборвавшаяся тревога, вмиг снятое напряжение и просто радость слились в этом негромком вскрике.
— Как видишь или, вернее, слышишь, — засмеялся я.
— Неужели оттуда?
— Оттуда.
Зернов и Мартин подошли ближе. Незачем было прятаться и оттягивать встречу.
— Эти с тобой? — спросил Оливье.
— Со мной. Это Борис. — Я дотронулся в темноте до Зернова. — А это Дон. Не зажигай фонаря — это не обязательно. Верные друзья и добрые парни.
— Плохих не выберешь, — отозвался Оливье.
— Их нужно поскорее отправить в Город. Мундиры, сам понимаешь, липовые. Включи по одному в патруль и отправь с какой-нибудь подходящей машиной.
— Куда?
— На улицу Дормуа.
Я имел в виду «Фото Фляш» — ателье, которое после гибели Маго и ухода Фляша в глубокое подполье удалось арендовать Зернову не без помощи Томпсона. Там он с Мартином мог переодеться и переждать до утра — не в полицейских же мундирах являться в «Омон».
— Посмотри маршруты рейсов и подбери парочку с остановками поблизости, — прибавил я.
— Зачем? Я их наизусть помню. Одиннадцатый и двенадцатый рейсы. Остановки у булочной Фрезера и у кафе Марди. Там близко.
Меня больше тревожило, как Зернов доберется до заставы: ездить верхом он так и не научился. Но Мартин меня успокоил: «Доберемся. Езды всего четверть часа. Темно, и смеяться некому». Так и добрались. Оставив друзей дожидаться у дороги — незачем было им привлекать внимание в полицейской казарме, — мы с Оливье прошли в дежурку.
— Включаюсь, — изрек торжественно Оливье.
Я сделал вид, что не понял.
— Во что?
— Во все, что бы ты ни предпринял. На меня тоже можно положиться.
— Верю. Но пока тебе лучше оставаться в стороне. Дело опасное, и рисковать не стоит.
Оливье обиделся:
— Я, кажется, никогда не был трусом.
— Знаю. Но ты не знаешь, на что мы идем.
— На грязное дело ты сам не пойдешь.
— Не пойду. Но сейчас, подчеркиваю, сейчас лезть в огонь незачем. Договоримся позже. Обязательно договоримся — обещаю. Пока же тебе, полицейскому, лучше не знать всего, что мы знаем.
— Ты тоже полицейский.
«Сказать или не сказать? Все равно сказать придется, если ищешь союзника. Для врага же Оливье и так знает больше, чем нужно. Достаточно для того, чтобы всех нас поставить к стенке. Рискну».
— Я разведчик во вражеском лагере, — не сказал — выдохнул я.
Но эффекта не получилось. Слова «разведчик» в нашем его понимании в словаре Оливье не было. Пришлось пояснить.
— Я из Сопротивления, понял?
— Я давно это понял, — сказал Оливье. — Добрые люди не идут в полицию.
— А ты?
Я знал, что Оливье — сын полицейского, и Оливье знал, что мне это известно. Но мне хотелось услышать его ответ.
— Я в мать, а не в отца, — признался он. — Галун меня не тешит. Тем более дела. — Он вздохнул и прибавил: — Я с тобой, Ано, что бы ни случилось дальше. И так уж случилось многое.
Он многозначительно замолчал, ожидая обещанного рассказа. И я рассказал обо всем, что мы видели за голубыми протуберанцами. О тайном тайных, неведомом даже самому Корсону Бойлу. То, что Оливье не понял, я обещал объяснить впоследствии: о «всадниках ниоткуда» походя не расскажешь. Но о заводе-континууме, созданном до Начала, пришлось выложить.
— Почему вы называете это континуумом? — спросил Оливье.
Объяснить было трудно: Оливье латыни не знал.
— Ты слушал когда-нибудь мессу?
— Конечно.
— На каком языке говорит кюре?
— На церковном.
— Это латынь, — сказал я. — А «континуум» по-латыни — нечто постоянное, вечное. Этот завод никогда не остановится и никогда не иссякнет.
— А если увеличится население?
— Увеличится и объем продукции. Сколько затребуем, столько и получим.
— Значит, не нужно уменьшать прирост населения?
— Конечно.
Оливье задумался: он получал и переваривал свой первый урок политграмоты.
— И можно снизить цены?
— На продукты? Бесспорно. Хоть вдвое. Можно даже раздавать их бесплатно, но тогда придется коренным образом изменить экономику Города. Сразу это трудно.
