— А если в подвале? — спросил я. — В типографии. Там сейчас никого нет.
Джемс поднял голову.
— Дверь в стене хорошо пригнана, — вспомнил он, — но щель все-таки заметна. Когда мы работаем, кто-нибудь из оставшихся шпаклюет щель и подбеливает. Ни черта не заметно, разве только с лупой и разглядишь.
— Вода там есть? — спросил Зернов.
— Есть.
— Возьми сыр и свечи.
Мы спустились в подвал по черной лестнице — я страховал их на пролет впереди. Дверь в подвальной стене закрывалась плотно. Но, пропустив Джемса внутрь, мы все-таки замаскировали еле заметную щель. Полоска свежих белил легла действительно незаметно. Даже придирчивый обыск едва ли бы ее обнаружил.
— Порядок, — облегченно вздохнул Мартин.
— Как сказать, — усомнился Зернов.
Тольки с нами не было. Он сидел у стола, положив голову на руки, и никак не реагировал на наше возвращение. Даже о Джемсе не спросил.
— Толя, — сказал я по-русски, — ты все равно бы вернулся домой без нее.
Он посмотрел на меня сухими, без слез, ненавидящими глазами:
— А ты спроси: вернулся бы я вообще?
— Тебя бы вернули. Мы здесь гости. Толя. Расставанье неизбежно.
— Но не такое.
— Анохин, — позвал меня Зернов из соседней комнаты, — оставь его. Он все поймет без нашей подсказки.
Мы перешли на английский язык.
— Я не верю Этьену, Дон.
— Я тоже.
— Если найдут Джемса, найдут и подпольную типографию. И наоборот. Этьен не пойдет на это.
— У него не будет выхода. Убийство Фронталя — повод к репрессиям. Галунщики жаждут крови.
— Фронталь — пешка, — сказал я.
— Жертва пешки обещает атаку. А с Этьена потребуют взнос.
— Гибель Джемса — это гибель газеты.
— Нет, — сказал Зернов.
— Нужна новая типография.
— Она есть.
— А редактор?
— Есть и редактор.
— Кто? — заинтересовался Мартин.
— Ты.
— Злая шутка, Борис.
— Я не шучу. Ты в резерве, запомни. А потом, обыск еще не начался.
Но Зернов ошибся. Обыск уже начался. К нам в дверь без стука ворвались четверо полицейских с автоматами на изготовку.
— Руки! — крикнул ближайший.
Все, кроме меня, подняли руки.
— А ты? — Он чуть не ткнул меня автоматом.
— Болван, — сказал я. — Формы не видишь?
— Стреляю.
— Попробуй.
— Погоди, — сказал кто-то за ним знакомым голосом. Оттолкнув автоматчика, вышел Шнелль. — Ты? — удивился он. — Что ты здесь делаешь?
— Живу.
— В «Омоне»?
— Об этом сказано в моей личной карточке.
— А эти кто? — Он кивнул на стоявших с поднятыми руками товарищей.
— Мои друзья. Одного ты, наверное, знаешь. — Я показал на Тольку.
— Толли Толь? — Шнелль растерялся.
— Личный гость Корсона Бойла, — прибавил я. — И убери своих дураков.
— Отставить! — закричал Шнелль сопровождавшим его галунщикам. — Везет тебе, Ано, — заключил он загадочно и вышел не прощаясь.
Дверь захлопнулась. Мартин тотчас же открыл ее.
— Зачем?
— Хочу знать, что происходит в отеле.
А «Омон» гудел, как воскресный рынок. Кто-то бегом проскочил по коридору. Кто-то кричал. Где-то громыхнули выстрелы. Стучали по лестницам подкованные солдатские сапоги. Кто-то совсем близко тоненько взвизгнул: «Не смей бить! Не смей!» Зазвенело разбитое стекло.
Еще одна автоматная очередь, и грохот сапог на лестнице в холл. И хриплый крик в нашем коридоре: «Проходи, проходи: здесь уже были!»
«Омон» постепенно затихал. Звуки гасли в портьерах, перинах, коврах. По грохотавшим коридорам и лестницам разливалась пугливая тишина.
— Пойду понюхаю, — сказал Мартин и выскользнул за дверь.
Через полчаса он вернулся. За ним шел старик с зонтиком, мокрым от дождя.
— Разве на улице дождь? — спросил я.
Вопрос прозвучал глупо, потому что всех интересовал гость, а не его зонтик. Старик выпрямился и улыбнулся. Очень знакомой была эта улыбка.
— Фляш! — обрадовался я.
— Тссс… — остановил меня гость. — Не так громко. Считайте, что я постарел на десять лет, и не узнавайте. А дождь, между прочим, идет.
— Как вы прошли сюда? — удивился Зернов. — Патрули повсюду.
— Старик с мокрым зонтиком всегда может зайти в лавочку. А из одной в другую, не выходя на улицу. Из соседней, между прочим, можно пройти в здешнюю гардеробную. Швейцар в таких случаях закрывает глаза.
— Этьен знает о вашем приходе?
— Все то, что он знал, он уже выдал.
