Егор остановился, постоял на месте. Хоть беги обратно. Он уже стоял в двух шагах от дома Русанова, а догадка жгла сознание Егора, и он, помедлив, побежал обратно к гостинице, где оставил Лынева. Пока у него намять свежая, надо спросить.
Пока бежал до гостиницы, Егор вспотел. Надо переходить на кожанку, в полушубке уже жарко. Лынев сидел в вестибюле и читал газету. «Хорош гусь! — подумал Воробьев. — Лучшего места не нашел?..»
— Ну что нового пишут? — спросил Егор, присаживаясь рядом с Лыневым на диван.
— Да так… — Лынев поправил очки, не понимая, чем вызвано возвращение Воробьева. — Вот расстрел за порчу паровозов в Петрозаводске.
— Постарайся вспомнить, кого ты видел на базаре сегодня днем, когда шел за… — тихо проговорил Егор и оглянулся, точно Шульц стоял за спиной. — Был ли кто-нибудь с электростанции?..
— Русанов был, — кивнул Лынев.
— Точно?.. — прохрипел Егор.
— Точно, — кивнул Лынев.
Сообщение о Русанове застало Егора врасплох.
— Еще кто?.. — спросил Егор.
— Да много было, — пожал плечами Лынев. — Это же базар!
— Ну? — промычал Воробьев.
— Из наших Семенов, потом с вокзала дежурный, Левшин, из райисполкома трое, и Русанов был не один…
— С кем?
— С Ершовым, заводской парнишка, около Русанова крутится… Да много было…
— Придешь в отдел, сядешь и всех перечислишь в рапорте! Понял?
— Понял, — кивнул Лынев.
Егор ушел. Словно какой-то злой рок подталкивает в их сети Русанова. Улик против него столько, что теперь уже нельзя оставлять его на свободе. Одной случайностью объяснить все эти совпадения трудно. «Постой, постой! — вдруг, остановившись, пробормотал Воробьев. — Сергеев обнаружил в кабинете Бугрова пузырек с белым порошком, которым усыпили Лукича и якобы, Русанова! Не Бугров же его оставил на виду?! Значит, кто-то подбросил. А чаще других к Бугрову заходит тот же Русанов! Теперь еще этот Ершов… Что за фигура?»
Егор постоял и двинулся к дому Русанова.
В детстве Егорка был большим затейником. Он и пел, и плясал, да так мастерски, что дед Егорки от радости пускал слезу и говорил: «Ну, Егорий, быть тебе артистом кислых щей!»
— Это еще к чему? — ворчала бабушка.
— А что сделаешь, коль бес в нем сидит! — хмыкал дед.
— Это почему «бес»? — удивлялся Егорка.
— А потому, что заставь меня энтот стукоток ногами выкинуть — ни в жисть не сделаю, а тебе в удовольствие!
— Это ты просто старый, — говорил Егорка.
— Я и молодой не мог! — вздыхал дед.
Отца Егора убили в 1905 году во время разгона демонстрации. Мать отвезла Егорку в деревню к деду, и больше ее он не увидел. Ее арестовали через полгода за революционную агитацию и сослали в Сибирь. Оттуда она не вернулась. Так Егорка стал сиротой. Потом уже, в революцию, его разыскал Губернаторов, большевик, и взял над ним шефство. Рассказал о смерти матери. В гражданскую, когда взбунтовались белочехи, а потом пришел Колчак, Егор уже партизанил вместе с Сергеевым, был его адъютантом в разведотряде. После войны Сергеева назначили председателем Краснокаменского отдела ВЧК, в 1923 году переименованной в Объединенное государственное политическое управление. Воробьев так и остался работать с Сергеевым и работал с ним уже десять лет. За это время они немало разоблачили всякой контры, недобитых беляков и колчаковцев, кто не успел уйти за кордон и маскировался под честных тружеников. Некоторые из тех, кто служил у Колчака, всерьез раскаивались и хотели честным трудом искупить свою вину. Егор таким сочувствовал. Сергеев же ненавидел люто, стараясь выискать во всей их жизни тот зловредный смысл, каковой, по его мнению, надлежало выжигать каленым железом.
— Ради чего? — спросил однажды Воробьев.
Сергеев удивился. Не ожидая услышать подобного политически незрелого вопроса, он даже не знал, как на него ответить.
— Как это «ради чего»? — наливаясь тотчас гневом, переспросил Сергеев. — А ради чего убили твоего отца? Ради чего мать твоя погибла на каторге? Ради того, чтобы мы сейчас беспощадной рукой расправлялись с врагами революции, оберегая чистоту ее рядов! Вот для чего, Егор Гордеич, дадена тебе власть и сила?.. А для того, чтобы не было от тебя пощады врагам!
