Сначала все как-то растерялись, но потом сели, а затем начался урок пения. Большинство ребят в это утро пело громче обычного, и веселее всех заливалась новая учительница, но в самый разгар песни она ошиблась клавишей и остановилась.
— Как у вас тут странно пахнет! — сказала новая учительница.
И хотя, кроме нее, никто этого не считал, она предложила замяться арифметикой вместо пения. Все полезли в парты за тетрадками, и Торд прищемил себе палец крышкой, потому что смотрел не в парту, а на новую учительницу. Должно быть, жутко больно прищемил — он даже заплакал. Но Торд не хотел, чтобы новая учительница видела его слезы, а потому сначала плакал совсем тихо. Да только новая учительница все равно почти сразу заметила, что он плачет.
— В чем дело, деточка! — воскликнула она. — Что там у тебя стряслось?
Тогда Торд стал плакать чуть громче.
— Что с тобой, дружочек? — беспокоилась новая учительница.
Тут Торд реванул так, что она совсем всполошилась и подбежала к нему.
— Чем это ты так расстроен? — прошептала она, садясь на корточки возле Торда.
Сидит на корточках и шепчет на весь класс. А потом обняла его!
Какая уж тут арифметика, когда все только смотрели на новую учительницу и мечтали, чтобы у них что-нибудь заболело! Лотта так даже нарочно прищемила себе стулом ногу и тоже закричала.
— Ой! — закричала она. — Ой, как больно!
Но тут новая учительница сказала, что не такая уж это беда, если человек слегка прищемил себе палец. Тем временем Торд перестал хлюпать носом. Вместо этого он начал икать, а потом опять заплакал из-за того, как новая учительница отозвалась о его беде, так что пришлось ей снова бежать к Торду и жалеть его.
— Объясни нам, что тебя так расстроило? — твердила она. — Разве мы можем выяснить, в чем дело, если ты не хочешь говорить со мной?
Но слезы не давали Торду говорить, и пришлось остальным заниматься самостоятельно. А это значит — сиди и сам решай примеры в своей тетради.
Но Лотта никак не могла сообразить, что к чему, и застряла на первом же примере. Она уж и руку подняла, и щелкала пальцами, однако новая учительница ничего не видела, знай себе сидит на корточках и жалеет Горда. При старой толстой учительнице такого не бывало. Она была справедливая. На уроках арифметики не сидела на корточках, обнимая любителей лить слезы, она вообще никого не обнимала, даже Торда. А этой новой только бы плакс обнимать.
А вот у Лотты нет причин плакать. Лотта необыкновенно веселый человек. Это видно по всему, что она делает, говорит ее папа. Видно даже по ее походке. Даже со спины видно, потому что у нее необыкновенно веселая спина. У ее сестры Малин тоже такая спина.
Так что новая учительница никогда не спросит Лотту, чем она так расстроена. Потому что у Лотты не бывает огорчений, одни только радости. А кому в наше время есть дело до чужих радостей?
«Потом я сидела на парте и смотрела кругом», — говорит Лотта Монссон…
С Лоттиной парты тоже открывается совсем неплохой вид. Весь класс видно, а за окном весь школьный двор и лес, который подступает к самому двору. А еще ей видно клумбы под окном, видно шиповник, подснежники и крокусы.
Вот она и глядела туда и сюда, сидя с поднятой рукой. Глядела, а сама в это время думала. Думала о том, что было, когда еще не было земли. Даже времени еще не было. Такая уж у Лотты удобная парта, сидишь и о чем только не думаешь. Скажем, закрыл глаза и представляешь себе, что ты летишь кубарем через космос. Однако в таких случаях необходимо покрепче держаться за парту, чтобы тебе не показалось, что ты на самом деле летишь, потому что это очень страшно. Страшно все падать, и падать, и падать, ведь космос никогда не кончается!
Правда, вчера, когда она вот так летела кубарем, до нее вдруг донесся чей-то голос:
— Лотта Монссон! Лотта Монссон!
Это новая учительница ее звала. И когда Лотта Монссон перестала жмуриться и открыла глаза, она увидела, что новая учительница идет от парты Торда прямо к ней.
— Ну, как твои дела? — спросила учительница, заглядывая в ее тетрадку. — Много решила?
— Я ничего не понимаю! — ответила Лотта.
— Давай, я покажу! — сказала новая учительница и наклонилась над Лоттой.
