— Ну и что ты скажешь об этой выходке Его Величества? — сердито спросил он, когда шествие возобновило свой ход.
— Что он прав, — улыбнулась Клари, и Лэннион тяжело вздохнул.
— Возможно, — неохотно признал он. — Но еще пара таких приказов, и я окончательно поседею. Не король, а чистое наказание. Клари, он всегда был таким, всегда! Одна надежда на королеву. Может, хоть она его удержит от самых диких фортелей.
— Очень даже может быть, — согласно кивнула Кларисса. — Она ведь умница. И самообладание у нее такое, что позавидуешь. А для беременной женщины так и вовсе невероятное.
— Ну от воспитанницы Роджера Беллинсгема чего и ждать, — начал было Одри — и осекся, когда смысл сказанного Клареттой достиг его рассудка. — Погоди — беременной?
Кларисса уверенно кивнула.
— Но… откуда…
— Походка, — пожала плечами Клари. — Голос… запах… десятки мелочей. Она и сама только позавчера уверилась, но для опытного взгляда это просто несомненно.
Дикая затея с новым назначением Дэви была забыта — мысли Лэнниона приняли совершенно иное направление.
— Говоришь, Беллинсгем? — А вот Кларисса вовсе не желала обсуждать вещи, по ее. мнению, очевидные. — Я так и думала, что уотерфоллский хронист Марк — это и есть Род. Это очень в его духе.
По той небрежности, с которой она произнесла "Род" — а вовсе не "Роджер"! — Лэннион понял, что Клари была знакома с Беллинсгемом куда как ближе, чем он до сих пор предполагал.
— Так у тебя и с Роджером был роман? — невольно воскликнул он с удивлением.
— Был, — улыбнулась Кларетта. — Как раз перед его уходом в монастырь. Это было чудесно… хотя и недолго. Правда, долго у нас быть и не могло.
— Отчего? — приподнял брови Лэннион. — Стой, не говори, позволь мне самому догадаться. Между вами слишком много общего, чтобы вы могли остаться вместе надолго, — я угадал?
Кларисса кивнула.
— Мы во многом слишком похожи, — вздохнула она. — Даже иногда страшновато становилось, до чего похожи. Это очень тяжело. И все-таки, Одри… если бы я решилась второй раз выйти замуж, так только за Беллинсгема. — Ресницы ее приспустились. — Но… дети бастарда и шлюхи… никогда, ни за что! — Кларисса с силой стиснула поводья. — Нет, что ни делается, все к лучшему. Я — это я, Кларисса Рэйвенсхилл… а отец Марк еще будет епископом, вот увидишь!
— Не будет, — возразил Лэннион. — Его величество предложил ему даже не епископом стать, а кардиналом — так ведь Род отказался!
— Будет, — решительно произнесла Кларетта. — Наставнику королевских детей высокий сан жизненно необходим. Просто для того, чтобы вся эта придворная шваль не смела его шпынять.
— Наставнику… — задохнулся Лэннион. Эйнсли — самый дурацкий замок на свете. Здесь по-другому просто нельзя… рука Роберта, одергивающая воротник… вигилия… и Бет, разнимающая смертный венок… Воспитанники отца Марка, Роджера Беллинсгема, его ученики — умные, страстные, но способные взнуздать свою страстность, укротить ее… такие еще юные — но…
— Роджер будет просто замечательным епископом, — уверенно произнесла Кларетта. — Сам увидишь — и очень скоро.
В последнее время пословица о золоте любви и серебре дружбы все чаще приходила на ум Джеральду не одна, а рука об руку с другой — гласящей, что слово серебро, а молчание золото. Когда бы не стрела убийцы, перечеркнувшая несбывшуюся жизнь Дженни, вечера Джеральда сияли бы ласковым золотом молчания — да разве любви нужны слова? Но Дженни больше нет, отпылало закатное золото, отпылало и погасло — а одинокое молчание, когда закат отгорел безвозвратно, это мрак ночной, непроглядный, погибельный… нет, молчание ему отныне заказано. Вечера его величества Джеральда Олбарийского звенели чистейшим серебром дружеской беседы. И не только со старыми друзьями вроде того же Лэнниона, к примеру — ведь Одри не заморская говорящая птица, чтобы постоянно быть к услугам своего короля… да Джеральду и в голову бы не пришло просить его находиться при своей особе неотлучно, словно бы графу Лэнниону больше и заняться нечем, кроме как на жердочке сидеть и короля развлекать! Еще так недавно Джеральду вечерами доводилось иной раз, стиснув зубы, пережидать тьму одиночества… но теперь с этим покончено. Теперь, когда Бет и Берт неизменно с ним рядом, безлюбое безмолвие отступило. Видно, оно тоже нечисть, раз боится серебра!