– Знаю, – сказал Забродов.
– Глебов рассудил так, что ты их учил, тебе и расхлебывать.
– Пошел бы он! Если бы не дети, я бы не поехал.
– Я бы тебе приказал.
– Ты знаешь, Андрей, приказать мне можно, но это не значит, что я приказ выполню, и сделаю так, как приказывали.
– Знаю. Давай, побежали!
Лопасти вертолета уже вращались, и, впрыгнув в салон, Илларион захлопнул дверцу. Вертолет почти тут же оторвался, и, заложив вираж, помчался к Москве.
Разговаривать в вертолете было невозможно. Опять зазвонил телефон. Как ни прижимал трубку к уху полковник Мещеряков, как ни кричал в микрофон, ни сам ничего не слышал, ни его слов разобрать не могли.
«Вот так всегда, – подумал Илларион, – полная неразбериха. Вертолет милицейский, везет двух гээрушников, переговорных устройств нет, никакой слаженности. Чем дальше, тем хуже. Надоела бодяга, нервотрепка. Провались вы все пропадом!»
Но он уже забыл о том, что день выдался невероятно тяжелый, а ночь может оказаться несоизмеримо тяжелее и сложнее. Он хорошо помнил всех тех, кого готовил, и сейчас перед его глазами стоял строй в двенадцать человек, среди которых – Каверин и Сизов.
«Андрей Сизов из тех людей, кто слабо чувствителен к боли. Такому можно иголки под ногти загонять, он все выдержит. А Каверин слишком нервный, горячий. Я еще тогда сомневался, оставлять его в группе или отчислить. Лучше было бы, если бы тогда отчислили. Андрей сам на такое не пошел бы, скорее всего напились, завязалась потасовка, а он оказался рядом, тут и сработало чувство локтя, „наших бьют!“. И наверное, вступился, хотя, черт его знает, они же прошли Чечню. Там крыша у кого хочешь поедет».
– Послушай, Андрей, – тронул за плечо Мещерякова Забродов, затем наклонился и прокричал ему в самое ухо. – Когда они вернулись?
– Три недели назад, – и полковник Мещеряков для верности показал три пальца, хотя Илларион Забродов понял по губам, что речь идет не о трех днях.
– Чем они занимались? Какое было задание? – кричал на ухо Забродов.
Мещеряков развел руками:
– Знаю одно – проводили захват.
– Понял, – кивнул Забродов.
Вертолет медленно пошел на снижение. Возле шоссе стояло несколько автомобилей, расхаживали люди в бронежилетах и в касках. Вертолет высветил прожектором место для посадки, медленно опустился. Лопасти еще продолжали вращаться, еще подрагивал корпус, а Забродов и Мещеряков уже выскочили на засыпанную гравием площадку и, пригибаясь, побежали к машинам. Полковнику Мещерякову махнул рукой милицейский чин, указывая на «форд» с мигалкой:
– Вот, товарищ полковник, машина вас доставит на место.
Мещеряков с Забродовым вскочили в салон, майор сел впереди рядом с водителем. Взвыв сиреной, «форд» выскочил на шоссе и помчался к кольцевой. Теперь уже можно было поговорить по телефону.
– …
– Мещеряков говорит, – кричал полковник, – какие изменения?
– …
– Все по-прежнему?
– …
– Едем, скоро будем. Мы уже возле кольцевой, мы уже на кольцевой.
– Ты еще о каждом нашем шаге докладывай, – толкнул локтем в бок Мещерякова Забродов.
Тот спрятал телефон в карман и мрачно произнес:
– Там уже журналисты появились, телевидение с камерами. Как только узнают?
– Значит, шума много наделали, – и Забродов замолчал, глядя в стекло.
– Ты уже придумал что-нибудь? – поинтересовался Мещеряков.
– Что бы я сейчас не придумал, все равно случится по-другому. Приедем на место, сразу куча неожиданностей обнаружится. Не мешай, – Илларион отстранился и потер виски, затем улыбнулся. – У меня, Андрей, день сегодня тяжелый выдался. Я пробежал, прополз, прошагал тридцать километров. Ты, полковник, представляешь себе, что такое тридцать километров с полной выкладкой?
– Представляю.
– Наверное, ты в последний раз лет десять тому назад преодолевал такое расстояние.
– Да нет, я в этом году кросс бегал, чуть не сдох после.
– Тебе легче, – Забродов открыл карман камуфляжной куртки, вынул пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. – Первая за этот день, только сейчас потянуло закурить.
– Значит, немного отошел.
– Нет, это от нервов.
Илларион провел ладонью по одному плечу, по другому, словно смахивал пыль с погон, на которых не было звезд. Куртка старая, потертая, местами порванная. Но на Забродове она сидела так, как сидит на дипломате хорошо скроенный смокинг.
