Да, а я не поехал. Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… Ибо перед этим был еще один подобный соблазн в еще более отдаленную, но не менее яркую республику, с белоснежными вершинами и зелеными пастбищами, с медленными ледниками и бурными реками. А чуть позже нависала еще одна поездка, как ни странно, еще более яркая, связанная со столетним юбилеем одного восточного классика.
Я наверное знаю, что многие собратья по перу очень любят участвовать в подобных поездках. И надо участвовать, надо крепить дружеские, братские отношения. Я и участвовал не щадя живота своего, но вот уже несколько лет затормозил перед лицом все быстрее убывающего песка в песочных часах. Ведь что бы ты ни делал, а песок течет…
Может быть, я тут взял слишком высоко и патетично. Может быть, просто с возрастом стало казаться тебе, что просидеть неделю за рабочим столом, взглядывая время от времени в окно на тихий пасмурный подмосковный денек, как-то отраднее для души, чем яркие громкие всплески торжественных праздников. А проще говоря, должно быть, устал. Играйте, друзья мои, без меня. Мне же в утешение остается детская сказочка: «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел…»
Как же было не рассмеяться, отказавшись на протяжении последних двух лет от Ташкента и Фрунзе, Алма-Аты и Баку, Тбилиси и Еревана, когда в трубке послышался милый голосок сотрудницы «Литературной газеты» и я понял, что мне предлагают съездить на неделю в Оренбургскую область, в городишко Бугуруслан.
– Что?! В Бy-гу-рус-лан?
– В Бугуруслан, – так же мило подтвердил голосок сотрудницы, назвавшейся Таней. – Хотите, я пришлю вам письмо, которое держу в руках?
– Сначала, может, вы мне скажете все же, что я не видел в этом… Бугуруслане?
– Скажу. Вы не видели, в каком состоянии находится там бывшее имение Аксакова. И что делается, чтобы его сохранить. И что с этим можно сделать.
Таня дала мне вымолчаться всласть, а потом произнесла без вопросительной уже интонации:
– Так я пришлю вам письмо…
…Сотрудница Таня не могла, разумеется, знать в полной степени, что означает для меня Аксаков и как для русского человека, и как для литератора-профессионала. Потому что мы сами не можем оценить ни влияния, оказанного на нас тем или иным литературным явлением, ни его полного значения в организации нашего сознания. Да нет и меры. Влияние одного человека на душу другого не укладывается ни в сантиметры, ни в граммы, ни хотя бы (более красивое и подходящее словечко) – в золотники.
Сначала существует просто слово «Аксаков». Может быть, для некоторых оно так и просуществует только как слово, не пустое, впрочем, а содержащее в себе вполне определенное явление и конкретный смысл. Так часто бывает с популярными словами. Можно не знать тонкости, что там открыл и где путешествовал, например, Седов. Но как только произнесут имя «Седов», так человек и скажет: «А, это что-то полярное. Арктика. Ледовитый океан». Напротив, при упоминании об Аксакове ни у кого уж не возникнет представления о белых медведях и торосах. Аксаков? Ну а как же – Аксаков… Это наша, русская, родная природа. Человек по стечению обстоятельств мог не читать ничего из Аксакова, но все равно представление о нем как о певце родной природы существует у человека как-то само собой, неизвестно откуда взявшись, будто он с этим готовым представлением народился на свет.
Так было сначала и у меня. В первые пятнадцать довоенных лет моей жизни, живя в деревне, учась в средней школе, я как-то не удосужился прочитать Аксакова. Возможно, и не было его в скудной школьной библиотеке. Да и очередность. Надо прочитать Пушкина с Лермонтовым, надо Гоголя с Тургеневым, надо Некрасова с Гончаровым, хотя бы сон Обломова в пределах школьной программы, а там надо еще читать настойчиво рекомендованные в школе «Бруски» Панферова, «Красный десант» и «Чапаев» Фурманова, «Железный поток» Серафимовича, «Разгром» Фадеева… Да еще (уж без школьной рекомендации) – «Три мушкетера», «Отверженные», «Собор Парижской богоматери», «Человек, который смеется», «Таинственный остров», «80 тысяч километров под водой», «Всадник без головы», «Последний из могикан»… Да еще весь Джек Лондон, да еще «Борьба миров» и «Человек-невидимка»… Нет, как-то так получилось, что в первые пятнадцать лет моей жизни не дошел черед до Аксакова. Но и то сказать – есть уважительная причина, смягчающее вину обстоятельство: в школе не проходили. И даже не упоминали. А слово между тем уже было – Аксаков. Откуда же взялось? Загадка и тайна. Из воздуха. Само зародилось в сознании. Но свидетельствую, что было. Не читал пока, но знал, что Аксаков на свете есть.
