Наконец, охренев от прочитанного, Буров добрался до Невского проспекта. Постоял на эскалаторе, вынырнул на воздух и двинулся по направлению к Гостиному Двору. И сразу понял, что приехал некстати — вся Думская улица была запружена народом. Это волновалась, суетилась, ссорилась, алкала невообразимо длинная, чудовищная очередь. Тут же изображали бдительность бесчисленные менты, посматривали товарищи с пронзительными взглядами. Чувствовалось сразу, что дают дефицит. Как выяснилось вскоре — ковры.
«М-да, столпотворение вавилонское. — Буров посмотрел на людское скопище, поднял взгляд наверх, на часы на Думе, тяжело вздохнул: — Эх, наверное, надо было двигать к „Альбатросу“. Не будет здесь удачи, ох не будет».
Ситуация ему конкретно не нравилась — шум, гам, крик, блуд, сплошные менты и чекисты. Кто в таких антисанитарных условиях будет стоять на Галере, а? Однако ничего, мафия бессмертна — народу на галерее хватало. Толкали импортную обувку, бельишко х/б, мохеровые свитера, джинсы «Левис» и «Вранглер», паленые, по 120 рублей за пару, различаемые исключительно лейблами. Процесс шел активно, мелкобуржуазная стихия скалилась. Эх, видели бы Маркс, Энгельс и Ленин…
А вот спекулянтов-валютчиков сразу было не разглядеть. Буров прошелся туда-сюда — с нулевым эффектом, помрачнел и начал действовать издалека — подвалил к гражданке, задвигающей джинсы:
— Мой размерчик найдется?
Нашелся без труда. Зато, когда рассчитывался, возникли трудности: едва Буров решил сменять «Вранглера» на половину Франклина, как тетка побледнела, вздрогнула и стала отгребать назад.
— Нет-нет, никакой валюты. Вон у Кольки слейся, тогда и подходи, — и незаметно указала на амбала в джинсовой куртке, плечистого, мордатого и крайне самоуверенного. Сосредоточенно он жевал резинку, курил американский «Кент» и нес в народ трусы-«недельку», паленые, польские, по 25 рублей.
— Возьмешь? — показал ему Буров Франклина, оценил жадный блеск в глазах, дернувшийся кадык. — Отдам по трехе.
— А мы не пьем, и не тянет, — отозвался амбал, глянул в свою очередь изучающе на Бурова и выпустил колечко синеватого дыма. — Ты попал, товарищ, не по адресу. Видишь чувака в Байтовых траузерах?[259] Спроси у него, глядишь, и поможет.
— Понял, не дурак, — усмехнулся Буров и двинул к гражданину в белых, вернее, Байтовых штанах. Причем с полнейшим одобрением — лучше играть в конспирашки, нежели в тюремного козла.[260] За доллары-то советская власть по головке не погладит…
А вот чувак в траузерах ему очень не понравился. Выглядел он не барыгой-валютчиком, а совершеннейшим бандитом, из тех, что разрешают свои финансовые проблемы при помощи рихтовочного молотка.[261]
— Надо? — показал ему Буров зелень. — По три?
— Надо, — с готовностью кивнул тот. — А сколько у тебя?
— Двести, — и глазом не моргнул Буров. — Подружимся — смогу еще.
— Ну, тогда пошли. — Белоштанный оскалился и сделался похожим на хорька. — Здесь недалеко. И все будет у нас с тобой тип-топ.
Его манеры, вазомоторика и выражение лица говорили совсем об обратном.
— Погоди минутку, послушай сюда. — Буров тоже улыбнулся, посмотрел как можно ласковее, дружелюбнее. — Мне совсем не нужны прихваты,[262] ментовские разводки[263] и прочие головняки. Все это давно уже сожрано и высрано. А если ты по-другому дышать не можешь, то так и скажи. Все останутся живы и здоровы…
Очень хорошо сказал, исключительно доходчиво, глядя не в глаза — на бульдожий подбородок. Так, что чувак в траузерах ему поверил сразу.
— Лады, — хмыкнул он, — тогда по два с полтиной.
Вот так, как в том анекдоте про пиво — сегодня не разбавляла, поэтому буду недоливать.
— И возьмешь пятьсот, — в тон ему ухмыльнулся Буров. — Ну что, запрессовали?[264]
Запрессовали. Спустились вниз, вышли на Садовую, нырнули в узкую расщелину двора. Место было мрачное, на редкость неуютное, Буров уже стал настраиваться на боевые действия, однако ничего, обошлось, скверный мир, как говорится, лучше хорошей ссоры.
— Я лётом, — заверил белоштанный и скрылся за углом, с тем чтобы вернуться вскоре с пачкой рублей. — Вот, косая с четвертью, без балды. У нас не в церкви, не обманут.
