Хотела бы я пробраться в твои мысли, когда ты прочтешь это письмо. Думай обо мне хорошо!
Когда ты приедешь? Или мне приехать куда-то? Ты приедешь ко мне? Скажи! Я могу открыто видеться с тобой и всегда смогу, я этому очень рада.
Пошли мне свои стихи, всё, что есть нового! И вымолви хоть слово!
Ингеборг.
P.S.
Около двух месяцев назад я снова написала Эжену Вальтеру[90], я полагаю, что все теперь уладилось, я это сделала еще до того, как пришло твое письмо. Выехав из Неаполя, я хотела сделать остановку в Риме и навестить принцессу, но я была тогда не в состоянии видеть людей, все вокруг, и просто не смогла. И без того здесь, в Мюнхене, приходится подчиняться обстоятельствам (мне придется еще месяц отработать на телевидении), снова люди вокруг, почта, скопившаяся за три месяца, я совершенно потеряла голову, все путаю и привожу в беспорядок.
Зато здесь побывал Клаус, он поднялся по лестнице как раз в тот момент, когда я стояла с чемоданами перед дверью, только что с вокзала, и он был счастлив, рассказывал о Париже и Трире, это было прекрасно, и мы провели вместе два вечера, прежде чем он вместе со своими картинами вернулся в Вену. Сколько раз я в наших разговорах произносила имя Пауль…
И.
105. Пауль Целан — Ингеборг Бахман
Париж, 9 октября 1958 года[91]
Моя дорогая Ингеборг!
Я должен подумать что-то доброе, для тебя, говоришь ты, — я охотно это думаю, думаю так, как, предваряя меня, думает твое письмо, из которого однозначно говорит доброе. Защищенность, доброта, любовь и готовность к пониманию: ты обо всем этом говоришь, и уже сама способность-к-такому-говорению — порука, что для тебя это сбудется. Возможно, говорю я себе, тебе не стоит так надолго задерживаться в Мюнхене: три месяца это долгий срок.
Удавалось ли тебе и работать? Не забывай, ты хотела мне что-то послать, прозу или стихи.
Я говорю сердцу, чтобы оно пожелало тебе счастья, — оно и так желает, охотно, без подсказки: ему ведь слышно, как ты надеешься и веришь.
Пауль.
106. Ингеборг Бахман — Паулю Целану
Мюнхен
Воскресенье, 26. 10. 1958
Пауль!
Спасибо тебе! Ты видел все дальше, чем я, и сказал мне, не знаю почему, что мне надо уехать отсюда раньше, и вот я на самом деле скоро уезжаю из Мюнхена, 15 ноября. Я скучаю по покою и порядку, а здесь одно сплошное беспокойство, слишком много равнодушия, столько помех, которые я с каждым днем ощущаю все сильнее.
Сначала у меня будет в городе своя квартира (Цюрих, по адресу: семья Хонеггер-Лафатер, Фельдэгштрассе, 21), но потом, весной, перееду в сельскую местность, неподалеку от города.
У меня здесь были трудные дни, много сомнений, бездна отчаяния, но все страхи надо адресовать лишь реальности и растворять их в ней, а не накапливать в голове.
Ты мне не сказал, когда приедешь, когда мы сможем увидеться. Ты не прислал своих стихов! Не убирай от меня свою руку, Пауль, пожалуйста, не убирай!
И напиши мне о себе, о своих днях, мне нужно знать, на чем ты стоишь.
Твое прекрасное, милое письмо, еще раз и еще много раз я радуюсь ему — никакой «тишины»[92].
Ингеборг.
112. Пауль Целан — Ингеборг Бахман
<Париж> 2.XII.58.
Дорогая Ингеборг,
посылаю тебе копию одного сообщения о моем боннском вечере[93]. (Отрывок из письма некоего студента.) Скажи мне, пожалуйста, что ты об этом думаешь.
Пауль.
112.1. Приложение (отрывок из письма Жана Фиргеса
[94])
«…Другие высказывали мнение, что Ваша манера произносить заголовки стихотворений напоминает комика Хайнца Эрхардта. (Я с этим мнением не согласен.) Но главным образом всех возмутила пафосность того места, где речь идет об „осанне“[95]. Уже после окончания вечера мне на глаза попался несправедливый критический выпад в форме карикатуры. На ней был изображен согнувшийся скованный раб, сопением выражающий протест против своих цепей. Под рисунком значилось (здесь-то и начинается подлость): осанна Сыну Давидову!»
113. Ингеборг Бахман — Паулю Целану
Цюрих
<Цюрих> 10.XII.58
Пауль!
Размышляю над твоим вопросом и над этим письмом, не могу записать всего, о чем думаю, начну, пожалуй, с конца. Считаю, что на твой вопрос нет ответа — ни для тебя, ни такого, который кто-то мог бы дать за тебя в качестве возражения на эту публикацию: ей место в корзине для мусора. Нам ведь известно, что такие люди существуют, в Германии ли или где-то еще, и мы бы очень удивились, если бы все они вдруг разом исчезли. Скорее вопрос тут в том, готов ли ты, входя в зал, заполненный людьми, которых ты специально не отбирал, все-таки читать для тех, кто хочет тебя слушать и кому стыдно за тех, других. Практически лишь с этой позиции можно что-то сделать, принять какое-то решение.
