Говорить о родителях она не хотела. И о ссоре с матерью в тот последний вечер. Не желала разговаривать о своей сестре Джун, которая все время плакала, и делиться мыслями о переезде в старомодную гостиницу тети Лолли, где жила ее маленькая кузина Кэт, потерявшая отца, потому что он поехал за родителями Изабел и Джун, напившимися на новогодней пирушке.
Она попросила Эдварда рассказать о том, как он узнал о гибели родителей. Эдвадр признался, что долго находился в шоковом состоянии, так что у него запоздала реакция на реальность потери. Когда добрых полгода спустя шок наконец прошел, он несколько месяцев плакал. Плакал везде: в школе, под одеялом ночью, в церкви, посещение которой его старшего брата по отцу могло как-то помочь и действительно помогло, на время.
– А однажды, – сказал Эдвард, – ты понимаешь в разгар какого-то дела, что не думаешь об этом, и с той минуты начинаешь чувствовать себя лучше. Это становится частью тебя, а не захватывает целиком.
Ко второй среде их знакомства Изабел влюбилась в Эдварда Макнила. Как и ее сестра. Хотя у Джун скорее проявилась очарованность старшим мальчиком. Какое-то время сестры Нэш, никогда не ладившие, сосредоточились на этом, а не на своем горе, срывая зло друг на друге.
– Ты нравишься ему только потому, что ты шлюха! – кричала Джун.
– Нет, я нравлюсь ему, потому что я – это я! – кричала в ответ Изабел. – Кем ты никогда не будешь, мисс подхалимка-паинька.
В те дни они наговорили друг другу много ужасного. Когда Изабел рассказала Эдварду об их яростных спорах, он заметил:
– Знаешь, Иззи, если девяносто девять процентов того, что говорит о тебе Джун, не имеет ничего общего с правдой, то же самое верно и в отношении твоих слов в ее адрес. Подумай об этом.
Изабель прислушалась к его словам. Но затем они с сестрой вернулись к ссорам, и однажды Джун сказала такое… Изабел побелела от ее слов и задрожала так сильно, что Джун пришлось побежать за тетей Лолли.
Не прошло и дня, как ссоры возобновились: Джун настаивала, что тринадцать лет – совсем немало, чтобы встречаться с мальчиком – шестнадцатилетним мальчиком. Отчаянно старалась привлечь внимание Эдварда, набивая лифчик ватой, чтобы увеличить грудь, и подкрашивая губы блеском с ароматом персика. Тетя Лолли вынуждена была перевести Джун к четырнадцатилетнему куратору женского пола по имени Сара, которую Джун в итоге тоже принялась обожать. Но пропасть между Изабел и Джун увеличилась, они так и не сумели ее преодолеть. Каждый раз, когда к Изабел приходило осознание, что для восстановления мира с сестрой ей нужно всего-то перестать реагировать, она тут же реагировала. Очень сильно. И бежала к Эдварду.
В ту страшную зиму они были неразлучны. Долгие прогулки от причала до причала в Бутбейском порту… Они закутаны по случаю морозной погоды, сильные руки Эдварда обнимают ее, пока они сидят, глядя на суда в доках. Изабел прижимается спиной к темно-синему пуховику, Эдвард согревает ей лицо ладонями в перчатках. Они намотали не одну милю, гуляя по гавани, потягивая купленный навынос горячий шоколад. Чем дальше от гостиницы уходила Изабел, тем менее несчастной себя чувствовала. Однажды вечером в конце весны они с Эдвардом лежали под дубом на заднем дворе гостиницы, держась за руки и разглядывая звезды, которые мерцали, намекая на возможности и наполняя Изабел надеждой.
– Нам надо заключить договор, – произнес Эдвард, не отрывая взгляда от звезд. – Ты и я, навсегда вместе. Только вдвоем.
Она сжала его ладонь.
– Только вдвоем. Вместе навсегда.
– И никаких детей. Никаких детей, которые могут превратиться в переживших утрату, потерянных сирот, как мы.
Изабел повернулась к нему, благоговея перед правотой Эдварда. Всего шестнадцать лет, а какая мудрость…
– Никаких детей.
– Значит, договорились. – Эдвард кивнул. – Никаких детей. Только ты и я. Навсегда.
Они крепко сжали руки и смотрели на звезды, пока тетя Лолли не позвала Изабел в дом.
На много лет она забыла об этом договоре.
Но теперь им по тридцать одному году. Их браку десять лет. Они живут в Уэстпорте, красивом городке в штате Коннектикут, населенном молодыми семьями с детьми. Изабел крепче сжала ключи от машины, уставившись на бугристый ком теста для пасты, вспоминая, как год назад поймала себя на том, что вглядывается в маленькие личики в детских колясках, и странное волнение заставляло ее останавливаться, просыпаться по ночам, думать о том, что, возможно, они ошиблись, перестраховываясь.
