Я подружилась с Кевином; он жил в такой же квартире, но этажом выше. Рано утром по воскресеньям он слушал соул на полной громкости, басы пробивались сквозь потолок и будили меня, так что через пару недель я поднялась наверх, постучалась в его дверь и попросила приглушить звук. Он пек оладьи с черникой, на нем были шорты для бега, а футболка отсутствовала. Полуобнаженным он выглядел очень даже неплохо — не качок, просто в хорошей форме, подтянутый, как будто его плоть подогнана под очертания костей. Он извинился, надел футболку, предложил мне оладьи — так мы и подружились.
В основном мы виделись по воскресеньям. Иногда он звал меня к себе на завтрак, иногда днем я стучалась в его дверь и спрашивала, чем он занят, или оставляла записку, в которой сообщала, что купила бутылку вина и приглашаю его к себе полюбоваться закатом. Я старалась, чтобы это не выглядело романтично. Я старалась быть его приятельницей. Я старалась построить такие отношения с мужчиной, при которых мне не пришлось бы заниматься с ним сексом, а потом испоганить все.
Нам нравилось разговаривать друг с другом. Он работал адвокатом по налоговым делам: звучит скучно, но он был мастером своего дела, обожал его, имел серьезных и важных клиентов. Еще он мечтал покупать дома, делать в них ремонт и сразу продавать, но он хотел заниматься этим в Филадельфии, потому что ему там нравилось и он считал, что местный рынок лучше подходил для реализации его замыслов. Я никогда не задумывалась о подобных вещах, но благодаря ему все это казалось интересным. Было здорово находиться рядом с человеком, у которого есть настоящие мечты и надежды и особый путь их воплощения.
Мы начали сближаться. Он стал для меня тем другом, с которым можно распить виски или вино воскресным вечером. Я уже ждала встреч с ним. Иногда мы гуляли вдоль набережной. Когда он напивался в хлам, он начинал рассказывать, что ему больше всего нравится в женщинах. Он любил их запах. Для него все решали феромоны. «Меня даже духи не волнуют, хотя мне нравится их аромат. Все дело в том основном запахе женщины, который источает их кожа. Он сводит меня с ума», — говорил Кевин, хотя сам пользовался хорошим одеколоном. Если ему нравился запах женщины, он хотел воздать ей должное. Что-то вроде: «Спасибо за то, что ты так хорошо пахнешь, я это уважаю и восторгаюсь этим, поэтому позволь отблагодарить тебя».
Какое-то время я думала, что люблю его или по крайней мере могла бы его полюбить, пока он однажды не обмолвился, что никогда не приведет в дом своей матери белую женщину, точнее, приведет только черную. Он жаловался на свою мать, которая пыталась его сосватать, звала с собой в церковь, чтобы познакомить с девушками, в то время как воскресные дни созданы для утренней пробежки и черничных оладий. Но его холостяцкий образ жизни расстраивал ее. По его словам, она спрашивала, какую черную девушку он хочет: тощую или толстую, какая черная девушка ему нужна? Так что мне пришлось как бы позабыть о любви к нему: ведь как ни работай над собой, я навсегда останусь белой, да к тому же еще еврейкой.
А потом он завел девушку по имени Селеста, просто изумительную. С модельной внешностью, гладкой желто-коричневой кожей, шести футов ростом, с длинными изящными ногами (очевидно, правильный ответ на вопрос его матери звучал бы так: «Тощая черная девушка»). Меня поражала ее привлекательность. Так держать, Кевин! Хотелось хлопнуть его по ладони. Я определенно не могла соперничать с такими девушками, как Селеста. Хочу сказать, что со мной было все в порядке, я отлично выглядела, у меня была большая грудь, тончайшая талия, красивые бедра — округлые, но узкие, — россыпь кудрей, ухоженные брови, румяные щеки, я носила все черное, имела имидж крутой и умной девушки, колючей и в то же время мягкой. Я не отличалась необыкновенной красотой, но, внимательно присмотревшись, мне можно было поставить балл «выше среднего». Я жила своей жизнью, но всегда видела, как они возвращались с пробежки в спортивной одежде. Ее волосы были заплетены в две прелестные косы, они оба были мокрые от пота, счастливые и влюбленные, и в глубине души я знала, что я уж точно не отправилась бы вместе с ним на пробежку. Так что я не только была белой, но еще и ни капельки не вписывалась в его идеал. Из этого ничего не вышло бы.
