В первый момент картина, которая открылась передо мной, шокировала меня. Здесь находилось примерно двадцать роботов, я думал, что вижу перед собой Фритцхена в двадцати экземплярах. Большая часть из них сняла с себя оболочку. В их внутренностях было видно сложное сплетение волокон и электронных элементов. Сумерки делали декорацию еще призрачней. Она напомнила мне старую сценку, которая изображала сеанс спиритизма. Некоторые роботы отличались от своих коллег розовыми трико.
Чтобы поприветствовать нас, все манекены закивали своими стеклянными шлемами, если только они уже не были демонтированы. Один поклонился настолько сильно, что у него при этом — вечный дух подчинения — вывалилось реле из открытого грудного щитка и загремело по полу. Сейчас я бы лучше повернул обратно.
Ауль разрешила им продолжить приступить к своей работе. Жужжание сразу же возобновилось.
— Эти в розовом трико относятся к комиссии технического контроля, — объяснила она мне, — некоторых программируют для внешней службы. Они должны полететь к Урану и провести бактериологические исследования…
— К Урану, — уважительно повторил я. Я наблюдал за тем, как один из розовых касался представителя своего вида иглой. Сразу после этого на табло загоралась надпись, странные знаки, которые я уже видел несколько раз. Из манекена, над которым проводилось действие, было что-то извлечено, другой установил что-то. При этом они всякий раз издавали необычные звуки. Это прозвучало один раз как «ЭСДА», в другой раз как — «АЙДИ».
Я спросил Ауль о значении этих звуков. Это трудно перевести, объяснила она, потому что речь идет о символах. Можно было, несколько искаженно, истолковать одно как «ав», другое «ив», что могло означать примерно это: для внешних применений и для внутренних применений. При этом играет роль также степень износа определенных функциональных узлов.
Когда мы покинули помещение, жужжание и бормотание снова затихло. Я почти что не закричал во все горло: «Продолжайте!», но я подавил все этот низменный порыв.
Снаружи Ауль объяснила мне, что и мы тоже будем регулярно обследованы. Для этого в нашем распоряжении были двенадцать специально обученных роботов, они относились к личным врачам Ме. Помня о неприятности с Фритцхеном я воздержался от замечания о сгоревшем вблизи «Белого карлика» коменданте. Могло быть так, что он действительно был дематериализован.
Вальди ждал нас и тоже вел себя на полпути очень манерно. Ну, вот, на переднем плане завиделся свет большой контрольной рубки. С рычанием он устремился впереди нас.
Таинственный зал поразил меня. Световые кривые призрачно подергивались на гигантских экранах, клокотало словно внутри вулкана. Светящиеся шары тихо дрейфовали в нескольких метрах над нами. Ауль подвела меня к большому светящемуся матовым светом табло. Она повращала различные кнопки, табло потухло, в нескольких местах вспыхнули яркие точки. Посреди табло появилось изображение ярко-белого пятна размером с орех.
— Ты узнаешь эту картинку? — осведомилась Ауль.
— Мне это ни о чём не говорит.
— Это Солнце с его планетами и спутниками.
— Очень мило, — сказал я, — в наших планетариях мы тоже можем это симулировать.
Ауль посмотрела на меня обезоруживающей улыбкой.
— То, что ты здесь видишь, не симуляция. Это настоящая Солнечная система, уменьшенная до этого масштаба». Она показала на отдельные точки: «Меркурий, Венера, Земля — Марс сейчас находится за Солнцем. Это Юпитер, а эта крошечная точка шестая луна…
Она снова повращала кнопки, картинка увеличилась, внешние планеты вышли за пределы табло. Только Земля осталась. Шарик все увеличивался, стала видна Луна, наш спутник. Его можно было рассмотреть как в полевой бинокль. На Земле образовались структуры облаков, угадывались континенты и моря. Думаю, я видел Европу и Африку. При виде моей родины я словно язык проглотил.
Ауль прочла мне доклад о том, как происходит передача. Космические зонды «Квиля» вращались в Солнечной системе и за ее пределами, прощупывали излучением все небесные тела. Картинки передавались в центральную рубку, там были раскодированы и спроецированы на это табло.
