Самое отвратительное, что Дедрик избрал его в любимчики.
– Петья, – радостно орал он по утрам, – иди суда, я тиба ибать!
Нет, до насилия дело не доходило, этот гад больше придуривался, мог ущипнуть для смеху за задницу или потрепать по щеке вонючей ладонью. Больше всего Дедрик обожал фотографировать – все подряд, но в основном идущих на казнь или уже убитых людей. Он заставлял Виктора позировать на фоне трупов с винтовкой наперевес и потом ржал с другими немцами – вот он настоящий русский солдат, красавчик и убийца!
Про расстрелы евреев в Белоруссии ни сразу после войны, ни через много лет Виктор Андреевич не вспоминал. Вернее, вовсе не помнил. Словно резинкой стерли, как и морды погибших предателей. Только иногда всплывали в ночном кошмаре толпы кричащих раздетых женщин. Зачем, зачем они всё шли и шли, зачем соглашались раздеться, зачем несли детей, зачем вообще родились на свет?! Но ни деталей, ни лиц, ни даже названий деревень. Только один из последних дней зачем-то стоял перед глазами. Когда практически все закончилось, когда пришел приказ о переводе в немецкий тыл и его ждали чистые ответственные задания и даже Тегеранская конференция!
Уже на выходе из навсегда умершего поселка с дурацким шамкающим названием Дедрик велел проверить крайний дом. Надо признать, нюх у него был волчий, безошибочный. Виктор распахнул висящую на одной петле дверь и уперся взглядом в огромные страшно знакомые синие глаза. Белесая девчонка лет пятнадцати молитвенно сложила руки:
– Дяденька, отпустите меня, отпустите! Никто не узнает, я на еврейку-то совсем не похожа.
Кого напоминали ее глаза, он никак не мог сообразить, со всей своей прекрасной хваленой памятью не мог сообразить, только тупо смотрел на девочку, а в окно через объектив фотоаппарата на них обоих пялился довольный Дедрик. И Виктор прекрасно знал, что будет дальше, как ее схватят, разденут, разложат на грязном полу… И он выстрелил в упор. Единственное, что еще мог для нее сделать.
И тут же понял, это были глаза его матери. Именно такие, совершенно синие, будто нарисованные детским карандашом.
Операцию назначили на восемь утра, и Виктор Андреевич ждал весь вечер и всю ночь, хотя ночью в больницу никого не пускали, и с раннего утра неотрывно смотрел на дверь. Артем, его наследник, его продолжение. Он поймет, нужно только получше объяснить, обязательно получше объяснить, что другого выбора не было. Или все-таки был другой выбор? Например, застрелить не девочку, а Дедрика. Застрелить Дедрика, но при этом провалить задание? Что перетянет на Божьих весах? Нет, ему нужно просто увидеть Артема! Пусть посидит рядом, обнимет деда, расскажет что-нибудь смешное, например, габровские анекдоты (право, какая дурацкая книжка!). Да, именно габровские анекдоты, и они тут же примутся хохотать во весь голос, как два пацана – Тёмка и Витька, и застарелая тайная мука покинет наконец Витькину заблудшую душу.
И когда дали наркоз, он еще успел загадать, что увидит своего мальчика, обязательно увидит, и все верил и верил, ждал и ждал, пока из наплывающего небытия на него не глянули прозрачные синие глаза.
И еще некоторые говорят, что високосный год не отличается от обычного! Сначала умерла мама. Пусть в очень преклонном возрасте, восемьдесят восемь лет, ровесница века, но разве для родных есть возраст? Милая мамочка, вечная труженица. Какая разница, сколько в доме комнат и где стоит ванна, если в духовке поспевает шарлотка, на столе приготовлена скатерть для гостей, играет пластинка и твои чудесные девочки танцуют, взявшись за руки. С любой царапиной, обидой, счастливой и несчастной любовью было куда бежать, кому уткнуться в теплые колени.
Мамочка, твоя Муся вдруг потерялась, бродит одна-одинешенька, перебирает старые фотографии. Кому рассказать, как болят по утрам колени, как колотится сердце на лестнице, сколько ни стой на каждом пролете. Вот ведь каким высоким стал наш чердак! Но все-таки хорошо, что ты ушла раньше и не узнала, какое горе нас ожидало. Мамочка, Ася овдовела! Ася-Асенька, младшая сестренка, болтушка, кокетка. Все бы ей смеяться да танцевать. А почему и не потанцевать с такой фигурой, еще вчера никто шестьдесят не давал, в крайнем случае – сорок восемь. Почему Господь выбрал доброго, всеми любимого Маркусика, разве мало дураков и пьяниц? Почему упала на нашу девочку жестокая вдовья доля? Конечно, Дина хорошая дочь, но дети не могут заполнить одиночества, да и не должны, им еще предстоит пережить свое горе. Вот и Наташа дождалась своего учителя, и Тёма собрался жениться, только твоя Муся никуда не собирается и ничего больше не ждет.
