Девочка росла смешной и милой, как все малыши, с ней сидела ушедшая на пенсию теща, на выходные родители Виктора рвались забрать Наташу к себе, безмерно баловали и сюсюкали, лучше не видеть этот хоровод. Он вообще не любил маленьких детей – разговаривать невозможно, играть в пирамидки и кубики неинтересно, а читать глупые детские стихи и вовсе невыносимо. Но, конечно, вслух не высказывался, только все чаще, ссылаясь на вечерние занятия, не приходил ночевать.
Поэтому, когда в его жизнь вошла Елена, не вошла, а ворвалась, как карнавал, фейерверк, немыслимый неутихающий праздник, никто из домашних практически ничего не заметил.
Они познакомились на одной из тех милых необязательных вечеринок, где собираются будущие музыкальные гении, выпускники театральной школы и хорошенькие куколки из хореографического училища. Многие гости как бы между прочим «звездили» – актеры изображали тупых доцентов, скрипачи травили байки о дирижерах, балетные хихикали и не забывали выставить стройные ножки с жесткими накачанными икрами. Но Елена все равно сразу выделялась – высокая, с непостижимой незнакомой степенью свободы во всем – разговоре, манере курить, почти не затягиваясь, сидеть, откинувшись на спинку низкого дивана, так что невозможно было глаз оторвать от длинных прекрасных ног и рук. Она совершенно не старалась привлечь к себе внимание, спокойно улыбалась чужим шуткам и, только когда предложили буриме, явно оживилась и в минуту набросала остроумный легкий стих. Знакомый по консерватории в двух словах рассказал, что это Елена Чудинова, поэтесса и актриса, причем довольно известная, странно, что Виктор ее ни разу не встречал. Между прочим, фронтовичка, с настоящими ранениями и орденами.
Сразу несколько человек рванулись провожать актрису Чудинову, но она посмотрела только на Виктора. Да, на Виктора, преподавателя консерватории с орденскими планками и ранней сединой в светлых волосах, в хорошо сидящем пиджаке и шейном платке вместо галстука. Посмотрела и спокойно взяла его под руку, давая понять, что другие провожатые не требуются.
Незабываемая светлая ленинградская ночь, Фонтанка в отблесках ненужных фонарей, незабываемая прогулка с прекрасной женщиной – яркой собеседницей, умницей, кокеткой – с единственной неповторимой женщиной, которая встречается раз в жизни, а может и не встретиться никогда.
Пожалуй, он и сам не знал, как назвать их отношения, друзья – лицемерно, любовники – неприятно, но с каждым днем становилось все более понятно, что расстаться с ней он не может и не хочет ни при каких условиях.
Лена жила на набережной Фонтанки, совсем близко от Аничкова моста – две комнаты в огромной, давно не ремонтированной квартире. Прекрасные комнаты с высокими потолками и большими окнами сильно портила облезлая общая кухня и баррикады из чужих вещей в длинном, когда-то просторном коридоре. Оказалось, ее мать умерла в блокаду, а постаревший отец ничем не хотел заниматься и большую часть времени проводил на даче, благо там еще до войны сложили хорошую печку.
Удивительно, что при такой победительной внешности Елена оказалась страшной труженицей – учила нескончаемые тексты, днями торчала на репетициях, писала стихи и рассказики для районной газеты, встречалась с молодыми никому не известными литераторами. Домой возвращалась поздно, заниматься хозяйством не любила и не успевала.
Зато в Мусином доме прекрасно готовили, мебель сияла чистотой, кружевные салфетки хрустели от крахмала и даже цвела роза, ярко-красная роза в старом немного побитом глиняном горшке. И что, роза принесла кому-нибудь счастье?
Утро начиналось с ожидания. Дорога на работу, лекции и семинары, разговоры с коллегами, обед – все являлось фоном радостного нетерпеливого ожидания встречи с ней. Елена пробегала в гримерную, почти не останавливаясь, – лукавая улыбка, легкая походка, гладко зачесанная точеная голова, – но и короткого обмена взглядами, пожатия руки, поцелуя в щеку хватало, чтобы сделать его счастливым на целый вечер. Они виделись почти каждый день, но как-то поспешно, урывками, чаще всего заходили к Виктору на пару часов после театра. А ему так хотелось не отпускать ее, не разнимать рук и губ. Но Лена не любила его комнату и вообще не терпела нигде оставаться ночевать. А он не любил квартиру на Фонтанке. В ее обжитых, но совершенно чужих комнатах с портретом покойной мамы, родительской кроватью, резным буфетом и стульями, похожими на декорации, не покидало ощущение ненадежности и случайной, украденной встречи. Как бы он хотел жить с ней в общем красивом доме, вместе просыпаться, приглашать гостей и до поздней ночи слушать рассказы о театральных дрязгах и распределении ролей, а по выходным уезжать за город, пусть на ту же дачу, долго пить чай на веранде, укрывать ее ноги пледом, сгребать осенние прелые листья.
