Мне предъявлено два главных обвинения. Первое – соучастие в измене родине в форме организаторской деятельности по подготовке захвата самолета и группового побега из СССР (ст. 17 – 64-а УК РСФСР). Второе – антисоветская агитация и пропаганда (ст. 70 УК РСФСР). Есть в моем букете еще две статьи. Ст. 72 УК РСФСР – автоматический придаток к статье об антисовесткой пропаганде и агитации в случае, если в ней совместно участвуют два человека и более. Санкции по этой статье те же, что и по основной статье обвинения. Четвертая статья моего обвинения – заранее не обещанное укрывательство преступления (ст. 189, ч. I УК РСФСР). Эта статья относится к укрыванию ленинградцами узлов копировально-множительного аппарата, которые были сняты с машин членами нашей организации в Кишиневе, направлены в Ленинград и стали основой проекта "Катер" – плана создания собственной копировально-множительной машины. Санкции по этой статье были пустяковыми по сравнению с тем, что ждало меня по статье об измене родине. С юридической точки зрения квалификация не вызывала у меня возражений и я признал себя по ней полностью виновным.
Гораздо сложнее обстояло дело по двум первым статьям. Из девяти обвиняемых измена родине вменялась только мне и Мише Коренблиту. Виновным по этой статье я себя не признал, ибо, к счастью, вспомнил из курса уголовно-процессуального права об институте добровольного отказа от преступления. После получения отрицательного ответа из Израиля в моих действиях были все элементы добровольного отказа, причем, по закону, не имело значения, отказался ли я по собственной инициативе, или под чьим-то влиянием. Факт отказа под влиянием позиции Израиля имел только моральный характер и не мог повлиять даже на тяжесть наказания, так как при добровольном отказе полностью исключается ответственность за совершение приготовительных действий.
Однако из этого правила есть исключение. В случае, если в подготовительных действиях содержался состав какого-либо другого преступления, то обвиняемый несет наказание за то, другое, преступление. Я признал себя виновным в антисоветской агитации и пропаганде, так как в описательной части ст. 70 УК РСФСР говорится, что антисоветская агитация и пропаганда может проводиться либо в целях подрыва или ослабления советской власти, либо – совершения отдельных особо опасных государственных преступлений.
Мне было ясно, что за свою роль в организации операции "Свадьба" я должен был что-то получить и моя "получка" вписывалась в рамки ст. 70 УК РСФСР без признания целей подрыва и ослабления советской власти. Да и психологически мне важно было сбить квалификацию статьи, предусматривающей сверху расстрел, на статью с максимумом в семь лет лишения свободы.
Сегодня, когда я заново анализирую юридическую сторону нашего процесса, мне ясно, что даже при моей организационной роли в первом варианте операции '"Свадьба", статья об антисоветской агитации и пропаганде – лишняя в моем букете, как и в букетах остальных, хотя и по разным причинам. Мои действия по организации операции "Свадьба" можно было бы квалифицировать как пропаганду и агитацию, направленную на совершение отдельного особо опасного преступления – измена родине – если бы самолетчики действовали в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР. Так как всего этого не было, то у них была дутая измена родине, а у меня – дутая пропаганда на совершение дутой измены родине.
Я выступаю уже несколько часов – рассказываю свою биографию. В ней отчетливы два элемента: мое неприятие капитализма как социального строя, не имеющего будущего, и вера в социализм как социально справедливый строй. Второй элемент – глубокое чувство принадлежности к еврейскому народу, разбросанному по континентам, сострадание к его трагической судьбе во всех поколениях и особенно в нашем, неприятие антисемитизма в любой форме, стремление уехать в Израиль как решение проблемы.
Продолжаю разматывать свою биографию. Перед молчаливыми друзьями. И молчащими врагами. А биография моя – сплошная цепь столкновений с антисемитизмом, которые медленно и верно превращали меня из обученного комсомольца в уверенного сиониста. Моя жизнь – постоянная борьба за свое национальное достоинство в условиях полной беззащитности. Почему именно я должен был собрать то колхозное собрание, хотя в бригаде был парторг? Почему?