Но что она и по свойству характера показала письмо Ивановой матери тоже нельзя исключить… Как говорил мой боцман: «Лучше сотворить подлость и пожалеть, чем всю жизнь изводить себя, что не решился!» У отвлеченных моралистов одно наказание сотворившему подлость: совесть замучает!.. Это — если она есть. Чаще людей терзают упущенные возможности. — Курослеп неожиданно замолчал, как видно, заключительная сентенция напомнила ему об упущенных возможностях.
— Но, допустим, прозрела тетя Паша, увидела, какие вышли печальные последствия, и задним числом уразумела, что не ее собачье дело соваться куда не просят. И тут как ни доказывай, что хотела добра — мужа с женой развела, раз; мальчишку без отца оставила, два; старуху от сына отвратила, три. На круг выходит — чужое гнездо разорила!.. Ну, пока ходила в демонах-покровителях, совесть могла и помалкивать. Но вот доходилась, некого стало наставлять уму-разуму. Вроде той кошки: играла с мышкой, играла, и от такой игры не с кем стало играть. Тут хочешь не хочешь, а оглянешься… И сначала увидишь себя — старую, больную — как-нибудь ночью в той самой комнате. На окне фикус, за окном конский каштан шуршит листьями, как бумагой, ноги болят, спасу нет, читать — глаза не глядят. Как ни дергайся, а пора собираться в антимир, где античеловечество с неизменным успехом борется за культурное небытие. А б ы л а зачем?.. Что взрастила? Чем помянут? Мало — своей семьи не завела, чужую порушила. А по какому праву?.. Вот главный вопрос: было право или не было? Кто скажет, у кого спросить?.. И вдруг я как с неба свалился. Ее и осенило отправить злополучное письмо Ивану — вдруг отзовется: мол, душевно признателен вам, неоцененная тетя Паша, что своевременно раскрыли маме глаза, по гроб жизни обязан!.. От такой индульгенции совесть-то наверняка поспокойнее замурлычет, а?..
Но все это чистый треп. Ничто не мешало ей спать, кроме больных ног. Стоило посмотреть, как она топает по слободке, чтобы удостовериться: таким и в голову не придет сомневаться в своих поступках. Кроме того, подобные полуинтеллигентные грамотеи верят только письменному изображению человека, для них документ — скрижаль священная, у них нет того понятия, что жизнь человеческая растянута во времени, и не просто определить, чего в ней больше: подвижничества или подлости. А еще труднее — отделить одно от другого. Письмо для нее — важнейшая оправдательная бумага, которую она берегла, чтобы при случае «осветить вопрос» — доказать свою правоту.
Наверное, думаете, что я «нелогичен»: человек со мной одного мнения об отце, а я на нее собаку спустил!.. Так-то оно так, но у меня с отцом свои дела, а ее кто уполномочивал его судить?.. И вообще — ей бы подумать, что́ за этим письмом, как оно появилось… Война! Миллионы людей в беде, в голоде, в ненависти, а тетя Паша что — блаженная, не от мира сего? Сидит голой задницей на снегу и разговаривает с богом?.. А если отцу п о с о в е т о в а л и направить такой запрос? Если какой-нибудь непосредственный подстраховывал себя: мол, на кой дьявол мне подчиненный, у которого родственники были в оккупации и неизвестно чем занимались!.. Или не случалось: один брат герой, другой в оккупации бандит, полицай?.. Очень возможно, отцов непосредственный тоже местом дорожил, откуда не слышно шума фронтового. Мало того, у непосредственного свой начальник — чинодрал без понятия, у которого суд скорый и бестолковый… Короче, под таким бдительным оком знай почаще оглядывайся. Не успел оглянуться и — пеняй на себя!.. В таком раскладе подлецы один другого бдительнее.
Тут вот сидел похожий на индийского пузанчика — «жуткое дело». Иван его, бывало, как школьника совестил: «Нельзя так писать, Веня!.. Пусть внатяжечку, но лжешь и — с выгодой, во благовремение!.. Нехорошо, Веня, грешно!..» Такие дела. Люди в сытое время от себя отрекаются — чтоб «иметь», а жареный петух клюнет?..
У Ивана было присловье: «Знать человека — это знать, чем больна его душа». А если ничем не больна? Если вместо души — самодельщина?.. Как сам жил в сокрушении, так, думал, и все истомились без нравственного закона!.. В последний раз пришел к нему в больницу — чуть дыхает, а все внушает каким-то алкашам:
