— По-твоему, помахать кулаком в определенном направлении означает воздать Ивану должное?..
— Никто не махает… — Дядю бросило в пот. — Я уважал Ивана без всяких, понимаешь… И не меньше тебя.
— Уважение деликатно!.. У Ивана, как у всякого живого человека, были свои тревоги разума, сердца, а ты вламываешься в эту святая святых с черт знает какими домыслами и называешь это уважением!.. — На загорелой шее бородача вздулись вены.
— Действительно… — раздумчиво прохрипел простуженный человек, печально свиснув носом, но не кашлянув — как бы из почтения к сердитости бородача. — Мало ли напастей на нашу голову. То одно, то другое, набирается, давит на затылок, ну и… потянет снять напряжение.
«Все непросто, все глубоко обосновано, все какие-то роковые силы — что угодно, только не заурядный случай… Или им попросту неприятно чувствовать себя на тризне по человеческой несостоятельности?..»
Следующие полчаса разговаривали на приглушенных тонах, и Нерецкой перестал понимать, ради чего эти люди собрались вместе. «Вроде наших календарных шашлыков. Там тоже начинают с тостов «по случаю», а кончают мордобоем…»
— Я не публицист, мне трудно даются общеизвестные истины, — иронически самоуничижаясь, кокетничал полный человек с холеными, сизыми от бритья щеками. Несмотря на импозантную дородность вожака в стаде бабуинов, на него не обращали внимания, не испрашивали его мнений, и это невольно подразумевало его незначительность, а потому как тут нельзя было за медальным профилем скрыть свою заурядность, он явно чувствовал себя неприятно обнаженным.
— Но Сандронов невозможен!..
— Терпи. Так аранжирована жизнь.
— Но ведь это ужас, если подумать!..
— Он меня не читает, а я его п е р е ч и т ы в а ю! — давясь от смеха, произносит один из двух весельчаков, делая особый нажим на последнем слове.
— А Веничка писал о Сандронове как о самобытном таланте!
— Мало о ком я писал!.. Напишешь, а потом неделю плюешься. Жуткое дело. Он когда пришел к нам, кирпич через «е» писал.
— Он меня не читает, а я его перечитываю!..
— В России из века таково: приходит какой-то «керпич»…
— «Керпичи», они того, усидчивые…
— Дурная голова мозгам покоя не дает…
— Печатался?..
— Только не у нас. У нас увижу, лезет пропечататься какой от меня на полвершка по всем извилинам — возбуждаюсь по-черному! Дать такому по мордам, зарубить на корню — услада души!.. И отписать — погнуснее, поехиднее, чтоб ему, бездарю лохматому, печенку ожгло! Чтоб на стенку полез!..
— Эх, люди… — бормочет человек в сером пиджаке, только что плакавший, а теперь расслабленно-спокойный, отчужденно-трезвый. — Все видят, все разумеют, но не сочувствуют, а гадят, гадят… Плодоносит пустое просвещение.
— О ком столько говорят?.. — Нерецкой наклонился к соседу, хмурому парню в пестром свитере.
— Сандронов?.. Дарможрал. Цельный, как булыжник — оружие пролетариата…
Откровенная издевка в утробно-низком голосе парня была чутко уловлена дядей в серой рубахе. Подавшись к парню, он закивал солидарно: мол, ты и я, мы одной крови. Не тут-то было:
— Чего ухмыляешься, совок?.. — Под тяжелым взглядом парня дядя немедленно показал затылок — сделал вид, что его отвлекли сидящие с другого боку. В поисках, кому бы адресовать не израсходованный заряд ругани, парень прицельно вперился в навострившего уши «человека из президиума», но и этот пугливо отвел глаза. Парень повернулся к Нерецкому:
— Моца́рты… Грифы российские… Развелось — отравой не выведешь…
— И я говорю!.. — К парню подсел стоявший где-то позади щупленький, прокуренный до фиолетового цвета небритый человек. — Жертвами прикидываются всю дорогу… Раньше от царизма страдали, теперь от сталинизма поизносились!..
— А когда «гений всех времен и народов» держал народ за горло, жертвы обеспечивали ему шумовое оформление! — пришел на помощь фиолетовому лохматый парень.
— Во что держава превратилась!.. — сказал конопатый парень, сжимая пудовые кулаки. — Наследники Куликова поля — винтики с левой резьбой… А что являет из себя русский язык? Смесь газетной жвачки и одесского блудоречья!..
— Социальные реалии складываются из исторических предпосылок, это они определяют действия и противодействия, потери и приобретения, — ненавязчиво и как бы поступаясь обычаем не напоминать о себе всуе, важно произнес бледноликий человек средних лет, не сомневаясь, что несет заблудшим молодым людям свет истины. Был он точно в щелоке выстиран и тщательно прилизан, весь одного цвета с тускло лоснящимися пепельно-желтыми остатками шевелюры. Приглаживая осторожно-торопливыми движениями пальцев и без того прилипшие к черепу волосы, он становился похожим на мокрицу. — Наверное, иначе нельзя было… Кто знает, сколько неудач предшествовало явлению жизни… Мы подопытные истории, а подопытных без крови не бывает…
