Волнуясь все сильнее и путанее, он скоро уже не мог разобрать, чего в нем больше — злого чувственного влечения, желания поскорее утопить все то, что оставалось на плаву после крушения иллюзий, или — запоздалого бунта против привитых матерью предубеждений, без которых, по ее словам, не бывает человека.
Неслышно вошедшая на кухню Костантия заставила вздрогнуть: показалось, жена.
— Скоро?.. — Круглые глаза недовольно глядели из-под сонно отяжелевших век. — Да брось ты все это!..
В следующее мгновение произошло то, чего уже нельзя было отдалить. Прижавшись, они замерли в поцелуе — стояли, не размыкая губ, забыв о том, что следовало сказать и не было сказано, обо всем на свете… Так в зной животные-враги пьют холодную воду, замирая в истоме насыщения влагой, сладостной всем живым, бегущим и догоняющим, правым и виноватым.
— Пожжрать не дадут!.. Хходют, хходют!.. — разнеслось по квартире.
Дремотно притихшая Костантия вздрогнула, подтянула одеяло к подбородку:
— Там кто-то!..
— Попугай. Видела клетку?..
— А… Он что, говорящий?..
— Есть грех.
— Сколько времени?.. — Она обернулась на занавешенное окно.
— Зачем тебе?..
— Так просто. — Она повернулась на бок, высвободила обнаженную руку и пригладила ему прическу, цепляя волосы золотым перстнем. — Такого парня у меня еще не было!..
«Само собой…»
— Думаешь, случайно тебя встретила?.. Неделю топталась на Сибирской — мать сказала, где ты живешь… Жарко, да?..
Тело ее было обворожительно мягкими плавными очертаниями, влекущим выражением стыдливости — той неописуемой прелестью наготы, которая только и возможна у девушек, не знающих привычки торчать на людях полуодетыми.
«Наверное, и это всего лишь в моем воображении…»
— Я тебя одну вещь попрошу, сделаешь?..
— Если смогу…
— Запросто. Завтра скажу, ладно?.. Приходи ко мне часа в два, придешь?.. Я одна буду.
Он кивнул.
— Почему у тебя нет детей?..
— Ума не хватило.
— Женился поздно?..
— В этом все дело.
— Жена пьет?..
— Нет.
— Курит?..
— Нет.
— Путается!..
— Поговорим еще о чем-нибудь.
— Чего это там в углу?.. Музыка вроде?..
— Виолончель.
— Там пианино, тут… Умеешь играть?..
— Бабка с дедом играли.
— Мать того парня, скрипача, директор музучилища… Узнала, что отца посадили, и выразилась: «Они внушают мне отвращение!» Это про нас. Я почему пошла тебя провожать?.. Гляжу, ты вроде глаз положил, дай, думаю, проверю!..
— Сердце колотилось?..
— А то!.. Полночи думала, как бы встретиться. И чтоб потом с тобой мимо той выдры, Колькиной матери, пройтиться!.. А?..
— Пройдемся. Вприсядку.
— Нет, серьезно?.. — Она криво улыбнулась: — Не с Романом же показываться ей.
— С каким Романом? Шаргиным?..
— Ну. Он тебе кто, я так и не поняла?..
Чего он никак не ожидал, так это — столь близкого приобщения к «почти родственнику».
— Он еще как с отцом работал, ко мне подкатывался. И не отстает. «Выходи, — говорит, — не пожалеешь, будешь иметь все и чуть-чуть сверху!..»
Кожу вкрадчиво огладил отвратительный холодок брезгливости. Как бы вспомнив о чем-то, Нерецкой накинул халат и шагнул к двери. У косяка обернулся:
— Так это ты о нем ночью говорила?..
— Ну.
Растерянно постояв у окна большой комнаты, он вытащил из нижнего ящика горки початую бутыль коньяка, взял фужер.
«Возжелать Курослепову избранницу!.. Кто бы мог подумать!.. Ну и что?.. Бери пример с зобатого дядьки, ему наплевать, чья Зоя жена!.. Мало кто с кем сходится к вящему неудовольствию третьих лиц, вроде тебя, которые вбили себе в голову, что если о н или о н а со мной, то ни с кем другим быть не может!.. Пора усвоить, что постельные упражнения не дают права на «мое» в человеке!..
А ч т о дает?.. Если я не вправе ничего присваивать, как мне отличить мать моих детей?.. Что венчает такие сближения?.. Из ч е г о собирать дом?..»
Он вернулся в полутьму маленькой комнаты с намерением поскорее выпроводить гостью. Опустившись на край тахты, налил коньяку, молча выпил, спиной чувствуя взгляд Костантии.
— Мне нельзя, — сказала она.
— И не надо.
Послышался бой часов. Сосчитав удары, он сказал:
— Шесть. Ты время спрашивала.
— Чего это ты сердитый?..
В ее голосе послышалась обида. Он включил лампу у изголовья, увидел белевшее в ворохе волос лицо, настороженно сощуренные глаза. «Я забыл, что нас двое, а мои беды занимают только меня».
