По поводу одной информации — о том, как ребята помогли старухе вскопать огород, — меня вызвал Зенин.
— А не мог бы ты на основе этой информации написать новеллу? — спросил он меня.
— Попробую, — ответил я и сел писать новеллу.
Написал и принес ему. Он прочитал и тут же созвал всех сотрудников не только своего отдела, но и других.
— Послушайте, какую новеллу написал Сергей. Была информация, а вот что получилось. — Он прочитал и тут же заслал в набор.
«Сменовский» период я считаю для себя не только плодотворным, но и в большей степени полезным. Это была добрая школа. Более десяти рассказов я написал и напечатал в «Смене». Помню, пришел на работу и тут же сел писать рассказ. Писал я его быстро, так как сюжет мною был продуман, героиня, — а это была моя соседка по квартире, добрая старушка Мария Павловна, — мне знакома, и оставалось только писать. В комнате о чем-то спорили сотрудники, но это нисколько не мешало. Рассказ вышел страниц на шесть, назывался он «Старое кресло». Я снес его машинистке, а потом отдал Зенину. И тот его поставил в номер. Но вот чем работа в газете была еще хороша. Она учила сжатости. Рассказ в шесть страниц «не лез». Мог пойти только при условии пяти страниц. Значит, надо было одну страницу сократить. Из шести? Это не так-то просто, шестую часть рассказа выбросить. И я скрупулезно, по словцу, по строчке, по абзацу набирал эту «шестую» страницу, и в итоге получалось пять, и рассказ шел в номер, и что самое интересное, он не становился хуже, а был плотнее, энергичнее и, если так можно выразиться, — мускулистее.
В «Смене» хорошо было работать. Для меня это была та самая творческая обстановка, о которой можно только мечтать. Мне заказывали новогодние рассказы, и я писал их. «Новогодний подарок», «Золотая рыбка», «В этот вечер». Кроме того, были напечатаны «Пахарь», «Как в рассказе», «Ледоход», «Обида». Эти рассказы никогда не включались ни в какие сборники, а между тем есть среди них и не такие уж слабые. Один рассказ («Признание») получил даже вторую премию на литературном конкурсе, проведенном «Сменой».
И все было хорошо. Командировки, работа в редакции, занятия в литературном кружке, писание рассказов, — чего лучше. А тут еще седьмого марта 1946 года появляется в «Вечернем Ленинграде» рассказ «Возвращение».
Вечер. Я сижу в редакции, держу газету и не свожу взгляда со своего рассказа. Он в центре литературной страницы. Рядом с ним статья В. Рождественского, и там добрые слова о литгрупповцах, в том числе и обо мне.
Но радость была непродолжительной. И все из-за Андронова. Он сообщил Сазонову о том, что я «работаю на другую газету», и тот вызвал меня, и был не очень-то приятный разговор.
— Но ведь там нет молодежи, — объяснял я.
— Мда... Но какое это может иметь значение, если вы расходуете свои силы на сторону, — сказал Андронов.
— Впредь все, что напишете, показывайте сначала мне, — сказал ответственный.
И на этом все кончилось. Однако вскоре в редакции оказалась статья некоего Кырыхалова, в которой он громил многих ленинградских писателей и меня, в том числе, за рассказ «Возвращение».
Мне ничего не оставалось, как пойти к Сазонову и заявить, что если кусок обо мне в этой статье не будет снят, то я не могу больше работать — опороченному журналисту нельзя идти к молодежи.
Это ли обстоятельство или же то, что редактор не посчитал правым критика, но он снял кусок обо мне, и я остался работать.
Как все же много зависит от культуры и характера руководителя! Сазонов, по моему глубокому убеждению, был идеальным руководителем. Прежде всего он был всегда уравновешен по отношению к сотрудникам. Никто не мог бы сказать, что видел его возбужденным, повысившим голос на сотрудника, даже и провинившегося. Всегда спокоен, всегда внимателен и всегда справедлив. Он не только не чурался общения с подчиненными, но искал их, чтобы тем самым сблизить каждого из нас друг с другом, — как говорится, «спаять коллектив». Для этого он предпринимал и поездки за город на совместные прогулки.
Я не знаю ничего красивее нашего Севера — с его весенними облаками, гомоном грачей, таянием снегов, теплыми проталинами, с дивными, словно притихшими березами в серенькие оттепельные дни. Все оживает. Все устремлено к расцвету, и верится, что где-то близко, не за горами, счастье. А лето! Когда солнце, словно по громадной радуге, подымается с одного края земли и опускается за ее другой, далекий край. Когда нет ночей, когда белый свет полон черемушного аромата, когда изнемогают от ликования соловьи и в деревнях долго не смолкают гармони, когда луга в буйном цветении. И осень хороша! С ее тишиной, даже с моросящими затяжными дождями, с расхлябанными дорогами, когда идешь по лужам, по грязи, думаешь о чем-то своем и ничто тебе не мешает. А по небу тянут на юг косяки гусей, журавлей... И вот падает уже тихий снег. Зима — черное, продырявленное звездами небо, оттепели, морозы...