Мы были «угловым» кораблем, а Кас Уорнер — нашим связным, замыкавшим нас на своего близнеца на «Васко да Гаме», что связывало между собой две группы кораблей по три в каждой. Другие пары близнецов соединяли остальные «углы». Те мыслечитчики, которые работали, обеспечивая связь между кораблями, не обязательно должны были быть молоды, так как их двойняшки или тройняшки не оставались на Земле и, следовательно, не рисковали состариться, пока их братья или сестры сохраняли бы свою молодость, согласно законам относительности. Касу Уорнеру исполнилось сорок пять — это был славный спокойный мужчина, которому очень нравилось сидеть за одним столом с нами — мелюзгой.
Двенадцатым был мистер («зови меня дядюшка Альфред») Макнейл — неописуемо милый старикан. Это был негр в возрасте не меньше шестидесяти пяти (точнее сказать не берусь), обладавший той праведностью, которой обзаводятся некоторые старики, если только им удается избежать превращения в зануд и эгоистов… Стоило только поглядеть на него, чтобы сразу биться об заклад на любую сумму, что дядюшка Альфред в своей церкви служит диаконом.
Я сошелся с ним потому, что невыносимо затосковал по дому в ту первую ночь, когда оказался один в Цюрихе. Дядюшка Альфред почувствовал это, пригласил меня после ужина в свою комнату и как-то очень быстро успокоил. Я принял было его за одного из психиатров Фонда, вроде профессора Брюнна, но нет — он оказался половинкой телепары и даже не из пары однояйцовых близнецов. Его партнер оставался на Земле.
Я не мог в это поверить, пока дядюшка Альфред не показал мне вторую половинку своей телепары — это была девчушка со смеющимися глазками и множеством «поросячьих хвостиков» — туго заплетенных коротеньких косичек. Только тогда я усек своей тупой башкой, что встретился с величайшей редкостью — телепатической парой, составленной не из близнецов. Она звалась Селестина Регина Джонсон и приходилась Макнейлу внучатой племянницей; он же называл ее Конфеткой, что я узнал, когда дядюшка представил меня ее фотографии и объяснил девочке, кто я такой.
Тут мне пришлось сделать небольшую паузу, чтобы рассказать об этом деле Пату, совсем забыв, что он с ними обоими познакомился гораздо раньше меня.
Дядюшка Альфред уже был на пенсии и оказался главным товарищем игр своей крохотной внучатой племянницы, так как жил вместе с племянницей и ее мужем. Он сам учил малютку говорить. Когда ее родители погибли в дорожной катастрофе, ему пришлось вернуться на работу, ибо он решил не отдавать девчурку на удочерение.
— Я понял, что могу следить за Конфеткой, даже когда не вижу ее. Она была расчудесным ребенком, и это означало, что я могу нянчить ее даже в то время, когда приходится быть вне дома. Я понял, что обладаю особым даром, что Господь в своем бесконечном милосердии даровал мне то, в чем я нуждался больше всего, чтобы заботиться о моей малютке. Единственно, что беспокоило дядюшку Альфреда, так это мысль, что он может не прожить так долго, или, что еще хуже, не сможет работать столько, сколько необходимо, чтобы вырастить Конфетку и дать ей хороший старт в жизни. Но потом появился проект «Лебенсраум», который и решил все. Нет, он нисколько не боялся покинуть Конфетку, ибо в действительности разлуки не было, ведь каждую минуту суток они были вместе. У меня создалось впечатление, что фактически он даже видел ее, но расспрашивать о деталях было неловко. В любом случае для него даже каменные стены не могли стать тюрьмой, а световые годы не означали разлуки. Дядюшка Альфред твердо знал, что бесконечная милость Господня, которая так долго позволяла им быть неразлучными, продлится столько, сколько надо, для того чтобы он мог завершить свою миссию. А что случится после этого — в руках Господа.
Я никогда не встречал никого, кто был бы так тихо и безоблачно счастлив. Я забыл о своей тоске по дому, пока не ушел от него и не лег в постель. Тогда я позвал Пата и рассказал ему о том, что подружился с дядюшкой Альфредом. Пат ответил, что точно — дядя Альф славный чудак, а теперь не угодно ли мне заткнуться и посопеть в две дырочки, поскольку завтра нам предстоит очень тяжелый день.