— С первым условием я практически готов был согласиться ещё до того, как вы открыли мне волшебные свойства вина, Холмс. Но второе! Почему бы не поделиться этим чудесным достижением с миром?
Но Холмс был непоколебим.
— Мир, мой дорогой Уотсон, катится в тартарары, — решительно возразил он, а потом добавил мрачным тоном: — После ужасной войны, свидетелями которой мы только что стали, обществу придётся достичь куда большей разумности и социальной зрелости, чем оно когда-либо демонстрировало, прежде чем я даже просто задумаюсь о том, стоит ли открыть людям секрет. Если я поделюсь своим знанием сейчас, результатом, я уверен, станет социальный сдвиг катастрофического масштаба, а вторая мировая война, которая определённо грянет максимум через пятнадцать лет, будет иметь куда более пагубные последствия, чем при естественном развитии событий.
Я поделился секретом с миссис Хадсон, — продолжил он, — просто потому, что она великолепная экономка и мне не хватило бы терпения выучить кого-то ей на смену. Кроме того, ей можно доверять: миссис Хадсон ни с кем этими знаниями делиться не станет. Теперь я предлагаю приобщиться и вам, поскольку вы мой давний и преданный друг и я доверяю вашему умению хранить тайны. Конечно, я по понятным причинам включил в круг избранных и Майкрофта, но больше никому рассказывать не собираюсь.
Когда дальнейшие споры оказались неэффективными против решимости Холмса сохранить секрет омоложения в тайне от остального мира, я в конце концов сдался, согласившись и на второе условие тоже. Правда, я периодически возвращался к этой теме в последующие годы, но преуспел не более, чем в ходе выше описанной беседы. Десятилетие за десятилетием Шерлок Холмс настаивал, что человечество не исправляется, а, напротив, вырождается.
То, насколько Шерлок Холмс отдалился от старых знакомств и всех воспоминаний о прежней жизни, можно продемонстрировать на примере одного случая, который я помню очень ярко. Как-то раз мы с Холмсом прогуливались неподалёку от нашего поместья и проходили мимо большого красивого дома, главные ворота которого украшала табличка с именем Уинделшэм. За воротами виднелись прелестные лужайки и деревья, а посреди этого великолепия стоял крепко сбитый высокий мужчина средних лет, осматриваясь вокруг с гордостью хозяина. Он заметил нас и с доброжелательным выражением двинулся в нашу сторону с явным намерением завести беседу, однако Шерлок Холмс поторопил меня, хотя я выразил желание познакомиться поближе с владельцем столь величественного поместья и попросить провести экскурсию. Мне показалось, что манеры Холмса необъяснимо грубы, о чём я не преминул сообщить ему самым честным и решительным образом.
— Этот субъект, — ответил он раздражённо, — пишет детективные рассказы. Вы, должно быть, теперь уже понимаете, что я не горю желанием соприкасаться в какой бы то ни было форме со своей бывшей профессией, будь то настоящие сыщики или те, кто имел глупость попасть в сферу их внимания. Я уж не говорю о людях, которые зарабатывают на жизнь описанием приключений выдуманных сыщиков.
— Но, — робко возразил я, — этот человек наверняка пишет и что-то другое?
— Исторические романчики и трактаты по спиритологии, — насмешливо ответил Холмс. — И это ещё более легкомысленно, чем сказочки о выдуманных детективах! С этими словами он пошёл прочь, яростно попыхивая трубкой и пресекая все мои попытки продолжить разговор.
* * *
Так шли десятилетия, а мир бурлил и грохотал вокруг нас, изменяясь в таких направлениях, какие я и представить не мог, пока мы в нашем маленьком анклаве на Ла-Манше жили в прежнем неспешном ритме. Я давно перестал выписывать лондонские газеты, хотя «Таймс» множество лет была важной составляющей распорядка дня. Единственной приметой изменений во внешнем мире, которую я не мог игнорировать, было то, что самолёты, проносящиеся над головой, и корабли, скользящие по каналу вдалеке, год за годом увеличивались в размерах, а парусные суда использовались всё реже и реже, пока совсем не сошли на нет, кроме самых маленьких лодок. Пока мимо пробегали десятилетия, время доктора Джона Уотсона и мистера Шерлока Холмса занимали беседы, чтение, пчёлы и научные исследования, а на внешний мир мы по большей части не обращали внимания. А затем произошло преступление столь ужасное, что оно нарушило даже наше уединение, снова втянув нас в бурную активность, свойственную остальному человечеству. Здесь-то и начинается по-настоящему мой рассказ.
