Корабль стоял на якоре в узком проливе; там, где побережье Сингапура вытягивалось к Малаккскому полуострову, а между ними на солнце поблескивали мелкие островки, словно осколки зеленого стекла. Дымка размывала контуры холма и могучих мангровых растений, которые забрасывали в море свою сеть из воздушных корней, создавая под свисающими ветвями тенистые гроты.
Тайное, засекреченное место. Храм водного божества. Хранилище зарытых сокровищ. Приют для пиратов.
– Пулау Серангун, – объявил Рахарио, взглянув через плечо и сильными, размеренными гребками весел проводя шлюпку по светло-бирюзовой воде. – Остров Серангун.
Название, такое же райское, как и густо поросший островок, к которому они подплывали. Оно несло в себе светящуюся синеву воды и неба и зелень джунглей.
– Серангун. – Георгина распробовала на языке эти мягкие звуки. – Лучшего имени для корабля и не придумаешь.
Рахарио молчал, но она видела по нему, что ее предложение ему понравилось. Киль заскребся по дну; Рахарио выпрыгнул из лодки, чтобы вытянуть ее на берег, и Георгина тоже выпрыгнула. Быстрым движением он стянул рубашку через голову и бросил ее в лодку.
– А теперь будешь учиться плавать!
Он схватил ее за руку и побежал так быстро, что она, смеясь, то бежала рядом с ним, то спотыкалась, едва не падая в водяные брызги.
* * *
Рахарио оказался хорошим наставником.
Поначалу Георгине казалось, что вода слишком зыбкая, чтобы удержать ее тело, оно ей представлялось твердой скалой, которая камнем пойдет на дно. Но постепенно она все-таки доверилась водной стихии. И вскоре совершенно естественно отдалась воде, двигалась в ней и плескалась, хотя и чувствовала себя неуклюжей и тяжеловесной рядом с Рахарио, который плавать умел еще до того, как научился ходить.
Элегантными толчками он скользил по воде и пластично уходил в глубину до самого дна, явно не торопясь вернуться к дыханию через легкие. Схожий с юркими выдрами, которыми они любовались, сидя рядом на песке в ожидании, когда на них обсохнет одежда: штаны Рахарио, саронг и кебайя Георгины.
В воде с него сходила задумчивость, всякая озабоченность, которая иногда овладевала им, омрачая его лоб и ожесточая взгляд. В воде он превращался в морское существо, свободное и беззаботное, достигшее своей цели.
Его стройное тело с бугорками мускулов и сужающееся к бедрам, его сильные, жилистые руки будто созданы были для жизни в океане. Временами Георгине мерещились у него зачатки жабр или плавательных перепонок, но стоило ей моргнуть, как они исчезали. Когда он выныривал, со смехом заглаживая назад мокрые волосы, а вода стекала с его кожи, коричневой, как пальмовый сахар, сливаясь в ручейки между выпуклостями мыщц, она радовалась, что может остудить свое горящее лицо в волнах.
А Рахарио видел в ней русалку, со дня рождения удаленную от ее истоков и наконец вернувшуюся к себе домой, немного беспомощную в этом новом, но все более родном для нее мире. Сирена, вид которой смущал его, когда задравшийся подол саронга обнажал ее длинные ноги. Кровь шумела у него в ушах, когда мокрая ткань, сделавшись прозрачной, облепляла пока еще робкие округлости ее тела, гибкого, как бамбук.
И когда потом она погружалась с ним на дно, в этот изумрудный свет, их пальцы сплетались, волосы ее колыхались подобно водорослям, а пузырьки воздуха жемчугом высыпались из ее улыбающегося рта – все это было так, будто она глазами раскрывала ему свою душу.
Здесь, на этих серебристых пляжах пролива Джохор, Рахарио чувствовал, как прочна нить, которой душа Нилам была привязана к острову Сингапур – насколько она была дитя Нусантары.
В точности как он.
Лодка мягко покачивалась, плывя вдоль реки Серангун.
В устье, окаймленном рыбацкими лодками, воздух был еще напоен терпкой легкостью моря и соленой свежестью ближнего рыбного рынка, но выше по течению был тяжелым от обводненной земли, гнили и сладости спелых плодов. Струйки дыма поднимались меж деревянными хижинами с ухоженными садиками, в которых малайские женщины и мужчины хлопотали по хозяйству, а квохчущие куры рылись в земле.
Время, казалось, остановилось здесь задолго до того, как сэр Стэмфорд Раффлз впервые ступил на эту землю; а может быть, время здесь никогда не играло роли.
